Возьмите! - говорил он, бледный от волнения, подавая брошенные мной
триста рублей. - Возьмите непременно... иначе мы... непременно!
- Князь, как могу я взять?
- Ну, я у вас прошу прощенья, хотите? Ну, простите меня!..
- Князь, я вас всегда любил, и если вы меня тоже...
- Я - тоже; возьмите...
Я взял. Губы его дрожали.
- Я понимаю, князь, что вы взбешены этим мерзавцем... но я не иначе,
князь, возьму, как если мы поцелуемся, как в прежних размолвках...
Говоря это, я тоже дрожал.
- Ну вот нежности, - пробормотал князь, смущенно улыбаясь, но нагнулся
и поцеловал меня. Я вздрогнул: в лице его в миг поцелуя я решительно прочел
отвращение.
- По крайней мере деньги-то вам принес?..
- Э, все равно.
- Я для вас же...
- Принес, принес.
- Князь, мы были друзьями... и, наконец, Версилов...
- Ну да, да, хорошо!
- И, наконец, я, право, не знаю окончательно, эти триста... Я держал их
в руках.
- Берите, бе-ри-те! - усмехнулся он опять, но в улыбке его было что-то
очень недоброе. Я взял.
Глава третья
I.
Я взял потому, что любил его. Кто не поверит, тому я отвечу, что в ту
минуту по крайней мере, когда я брал у него эти деньги, я был твердо уверен,
что если захочу, то слишком могу достать и из другого источника. А потому,
стало быть, взял не из крайности, а из деликатности, чтоб только его не
обидеть. Увы, я так тогда рассуждал! Но все-таки мне было очень тяжело
выходя от него: я видел необычайную перемену ко мне в это утро; такого тона
никогда еще не было; а против Версилова это был уж решительный бунт.
Стебельков, конечно, чем-нибудь досадил ему очень давеча, но он начал еще и
до Стебельков. Повторю еще раз: перемену против первоначального можно было
заметить и во все последние дни, но не так, не до такой степени - вот что
главное.
Могло повлиять и глупое известие об этом флигель-адъютанте бароне
Бьоринге... Я тоже вышел в волнении, но... То-то и есть, что тогда сияло
совсем другое, и я так много пропускал мимо глаз легкомысленно: спешил
пропускать, гнал все мрачное и обращался к сияющему...
Еще не было часу пополудни. От князя на моем Матвее я отправился прямо
- поверят ли к кому? - к Стебелькову! То-то и есть, что он давеча удивил
меня не столько приходом своим к князю (так как он и обещал ему быть),
сколько тем, что он хоть и подмигивал мне по своей глупой привычке, но вовсе
не на ту тему, на которую я ожидал. Вчера вечером я получил от него по
городской почте записку, довольно для меня загадочную, в которой он очень
просил побывать к нему именно сегодня, во втором часу, и "что он может
сообщить мне вещи для меня неожиданные". И вот о письме этом, сейчас, там у
князя, он даже и виду не подал. Какие могли быть тайны между Стебельковым и
мною? Такая идея была даже смешна; но ввиду всего происшедшего я теперь,
отправляясь к нему, был даже в маленьком волнении. Я, конечно, обращался к
нему раз, недели две тому, за деньгами, и он давал, но почему-то мы тогда
разошлись, и я сам не взял: он что-то тогда забормотал неясно, по своему
обыкновению, и мне показалось, что он хотел что-то предложить, какие-то
особые условия; а так как я третировал его решительно свысока во все разы,
как встречал у князя, то гордо прервал всякую мысль об особенных условиях и
вышел, несмотря на то что он гнался за мной до
триста рублей. - Возьмите непременно... иначе мы... непременно!
- Князь, как могу я взять?
- Ну, я у вас прошу прощенья, хотите? Ну, простите меня!..
- Князь, я вас всегда любил, и если вы меня тоже...
- Я - тоже; возьмите...
Я взял. Губы его дрожали.
- Я понимаю, князь, что вы взбешены этим мерзавцем... но я не иначе,
князь, возьму, как если мы поцелуемся, как в прежних размолвках...
Говоря это, я тоже дрожал.
- Ну вот нежности, - пробормотал князь, смущенно улыбаясь, но нагнулся
и поцеловал меня. Я вздрогнул: в лице его в миг поцелуя я решительно прочел
отвращение.
- По крайней мере деньги-то вам принес?..
- Э, все равно.
- Я для вас же...
- Принес, принес.
- Князь, мы были друзьями... и, наконец, Версилов...
- Ну да, да, хорошо!
- И, наконец, я, право, не знаю окончательно, эти триста... Я держал их
в руках.
- Берите, бе-ри-те! - усмехнулся он опять, но в улыбке его было что-то
очень недоброе. Я взял.
Глава третья
I.
Я взял потому, что любил его. Кто не поверит, тому я отвечу, что в ту
минуту по крайней мере, когда я брал у него эти деньги, я был твердо уверен,
что если захочу, то слишком могу достать и из другого источника. А потому,
стало быть, взял не из крайности, а из деликатности, чтоб только его не
обидеть. Увы, я так тогда рассуждал! Но все-таки мне было очень тяжело
выходя от него: я видел необычайную перемену ко мне в это утро; такого тона
никогда еще не было; а против Версилова это был уж решительный бунт.
Стебельков, конечно, чем-нибудь досадил ему очень давеча, но он начал еще и
до Стебельков. Повторю еще раз: перемену против первоначального можно было
заметить и во все последние дни, но не так, не до такой степени - вот что
главное.
Могло повлиять и глупое известие об этом флигель-адъютанте бароне
Бьоринге... Я тоже вышел в волнении, но... То-то и есть, что тогда сияло
совсем другое, и я так много пропускал мимо глаз легкомысленно: спешил
пропускать, гнал все мрачное и обращался к сияющему...
Еще не было часу пополудни. От князя на моем Матвее я отправился прямо
- поверят ли к кому? - к Стебелькову! То-то и есть, что он давеча удивил
меня не столько приходом своим к князю (так как он и обещал ему быть),
сколько тем, что он хоть и подмигивал мне по своей глупой привычке, но вовсе
не на ту тему, на которую я ожидал. Вчера вечером я получил от него по
городской почте записку, довольно для меня загадочную, в которой он очень
просил побывать к нему именно сегодня, во втором часу, и "что он может
сообщить мне вещи для меня неожиданные". И вот о письме этом, сейчас, там у
князя, он даже и виду не подал. Какие могли быть тайны между Стебельковым и
мною? Такая идея была даже смешна; но ввиду всего происшедшего я теперь,
отправляясь к нему, был даже в маленьком волнении. Я, конечно, обращался к
нему раз, недели две тому, за деньгами, и он давал, но почему-то мы тогда
разошлись, и я сам не взял: он что-то тогда забормотал неясно, по своему
обыкновению, и мне показалось, что он хотел что-то предложить, какие-то
особые условия; а так как я третировал его решительно свысока во все разы,
как встречал у князя, то гордо прервал всякую мысль об особенных условиях и
вышел, несмотря на то что он гнался за мной до