ерешел к нам и остановился передо мной напротив, через стол: он
все проиграл и молча смотрел на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не
понимая и даже не думая уже об игре. К этому времени я только что стал
выигрывать, и Зерщиков отсчитал мне деньги. Вдруг Афердов, молча, в моих
глазах, самым наглым образом, взял и присоединил к своей, лежавшей перед ним
куче денег, одну из моих сторублевых. Я вскрикнул и схватил его за руку. Тут
со мной произошло нечто мною неожиданное: я точно сорвался с цепи; точно все
ужасы и обиды этого дня вдруг сосредоточились в этом одном мгновении, в этом
исчезновении сторублевой. Точно все накопившееся и сдавленное во мне ждало
только этого мига, чтобы прорваться.
- Это - вор: он украл у меня сейчас сторублевую! - восклицал я,
озираясь кругом, вне себя.
Нe описываю поднявшейся суматохи; такая история была здесь совершенною
новостью. У Зерщикова вели себя пристойно, и игра у него тем славилась. Но я
не помнил себя. Среди шума и криков вдруг послышался голос Зерщикова:
- И однако же, денег нет, а они здесь лежали! Четыреста рублей!
Разом вышла и другая история: пропали деньги в банке, под носом у
Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал место, где они
лежали, "сейчас только лежали", и это место оказывалось прямо подле меня,
соприкасалось со мной, с тем местом, где лежали мои деньги, то есть гораздо,
значит, ближе ко мне, чем к Афердову.
- Вор здесь! Это он опять украл, обыщите его! - восклицал я, указывая
на Афердова.
- Это - все потому, - раздался чей-то громовый и внушительный голос
среди общих криков, - что входят неизвестно какие. Пускают
нерекомендованных! Кто его ввел? Кто он такой?
- Долгорукий какой-то.
- Князь Долгорукий?
- Его князь Сокольский ввел, - закричал кто-то.
- Слышите, князь, - вопил я ему через стол в исступлении, - они меня же
вором считают, тогда как меня же здесь сейчас обокрали! Скажите же им,
скажите им обо мне!
И вот тут произошло нечто самое ужасное изо всего, что случилось во
весь день... даже из всей моей жизни: князь отрекся.
Я видел, как он пожал плечами и в ответ на сыпавшиеся вопросы резко и
ясно выговорил:
- Я ни за кого не отвечаю. Прошу оставить меня в покое.
Между тем Афердов стоял среди толпы и громко требовал, чтоб его
обыскали. Он выворачивал сам свои карманы. Но на требование его отвечали
криками: "Нет, нет, вор известен!" Два призванные лакея схватили меня сзади
за руки.
- Я не дам себя обыскивать, не позволю! - кричал я вырываясь.
Но меня увлекли в соседнюю комнату, там, среди толпы, меня обыскали
всего до последней складки. Я кричал и рвался.
- Сбросил, должно быть, надо на полу искать, - решил кто-то.
- Где ж теперь искать на полу!
- Под стол, должно быть, как-нибудь успел забросить!
- Конечно, след простыл...
Меня вывели, но я как-то успел стать в дверях и с бессмысленной яростию
прокричать на всю залу:
- Рулетка запрещена полицией. Сегодня же донесу на всех вас!
Меня свели вниз, одели и... отворили передо мною дверь на улицу.
Глава девятая
I.
День закончился катастрофой, но оставалась ночь, и вот что я запомнил
из этой ночи.
Я думаю, был первый час в начале, когда я очутился на улице. Ночь была
ясная, тихая и морозная. Я почти бежал, страшно торопился, но - совс
все проиграл и молча смотрел на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не
понимая и даже не думая уже об игре. К этому времени я только что стал
выигрывать, и Зерщиков отсчитал мне деньги. Вдруг Афердов, молча, в моих
глазах, самым наглым образом, взял и присоединил к своей, лежавшей перед ним
куче денег, одну из моих сторублевых. Я вскрикнул и схватил его за руку. Тут
со мной произошло нечто мною неожиданное: я точно сорвался с цепи; точно все
ужасы и обиды этого дня вдруг сосредоточились в этом одном мгновении, в этом
исчезновении сторублевой. Точно все накопившееся и сдавленное во мне ждало
только этого мига, чтобы прорваться.
- Это - вор: он украл у меня сейчас сторублевую! - восклицал я,
озираясь кругом, вне себя.
Нe описываю поднявшейся суматохи; такая история была здесь совершенною
новостью. У Зерщикова вели себя пристойно, и игра у него тем славилась. Но я
не помнил себя. Среди шума и криков вдруг послышался голос Зерщикова:
- И однако же, денег нет, а они здесь лежали! Четыреста рублей!
Разом вышла и другая история: пропали деньги в банке, под носом у
Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал место, где они
лежали, "сейчас только лежали", и это место оказывалось прямо подле меня,
соприкасалось со мной, с тем местом, где лежали мои деньги, то есть гораздо,
значит, ближе ко мне, чем к Афердову.
- Вор здесь! Это он опять украл, обыщите его! - восклицал я, указывая
на Афердова.
- Это - все потому, - раздался чей-то громовый и внушительный голос
среди общих криков, - что входят неизвестно какие. Пускают
нерекомендованных! Кто его ввел? Кто он такой?
- Долгорукий какой-то.
- Князь Долгорукий?
- Его князь Сокольский ввел, - закричал кто-то.
- Слышите, князь, - вопил я ему через стол в исступлении, - они меня же
вором считают, тогда как меня же здесь сейчас обокрали! Скажите же им,
скажите им обо мне!
И вот тут произошло нечто самое ужасное изо всего, что случилось во
весь день... даже из всей моей жизни: князь отрекся.
Я видел, как он пожал плечами и в ответ на сыпавшиеся вопросы резко и
ясно выговорил:
- Я ни за кого не отвечаю. Прошу оставить меня в покое.
Между тем Афердов стоял среди толпы и громко требовал, чтоб его
обыскали. Он выворачивал сам свои карманы. Но на требование его отвечали
криками: "Нет, нет, вор известен!" Два призванные лакея схватили меня сзади
за руки.
- Я не дам себя обыскивать, не позволю! - кричал я вырываясь.
Но меня увлекли в соседнюю комнату, там, среди толпы, меня обыскали
всего до последней складки. Я кричал и рвался.
- Сбросил, должно быть, надо на полу искать, - решил кто-то.
- Где ж теперь искать на полу!
- Под стол, должно быть, как-нибудь успел забросить!
- Конечно, след простыл...
Меня вывели, но я как-то успел стать в дверях и с бессмысленной яростию
прокричать на всю залу:
- Рулетка запрещена полицией. Сегодня же донесу на всех вас!
Меня свели вниз, одели и... отворили передо мною дверь на улицу.
Глава девятая
I.
День закончился катастрофой, но оставалась ночь, и вот что я запомнил
из этой ночи.
Я думаю, был первый час в начале, когда я очутился на улице. Ночь была
ясная, тихая и морозная. Я почти бежал, страшно торопился, но - совс