Подросток


авловну позвали к мировому судье, а Версилову
пришлось почему-то показывать при разбирательстве дела в качестве свидетеля.
Рассказал это все Версилов необыкновенно весело и шутливо, так что даже
мама рассмеялась; он представил в лицах и Татьяну Павловну, и мичмана, и
кухарку. Кухарка с самого начала объявила суду, что хочет штраф деньгами, "а
то барыню как посадят, кому ж я готовить-то буду?" На вопросы судьи Татьяна
Павловна отвечала с великим высокомерием, не удостоивая даже оправдываться;
напротив, заключила словами: "Прибила и еще прибью", за что немедленно была
оштрафована за дерзкие ответы суду тремя рублями. Мичман, долговязый и
худощавый молодой человек, начал было длинную речь в защиту своей клиентки,
но позорно сбился и насмешил всю залу. Разбирательство кончилось скоро, и
Татьяну Павловну присудили заплатить обиженной Марье пятнадцать рублей. Та,
не откладывая, тут же вынула портмоне и стала отдавать деньги, причем тотчас
подвернулся мичман и протянул было руку получить, но Татьяна Павловна почти
ударом отбила его руку в сторону и обратилась к Марье. "Полноте, барыня,
стоит беспокоиться, припишите-с к счету, а я уж с этим сама расплачусь". -
"Видишь, Марья, какого долговязого взяла себе!" - показала Татьяна Павловна
на мичмана, страшно обрадовавшись, что Марья наконец заговорила. "А уж и
впрямь долговязый, барыня, - лукаво ответила Марья, - котлетки-то с горошком
сегодня приказывали, давеча недослышала, сюда торопилась?" - "Ах нет, с
капустой, Марья, да, пожалуйста, не сожги, как вчера". - "Да уж постараюсь
сегодня особо, сударыня; пожалуйте ручку-с", - и поцеловала в знак
примирения барыне ручку. Одним словом, развеселила всю залу.
- Экая ведь какая! - покачала головой мама, очень довольная и сведением
и рассказом Андрея Петровича, но украдкой с беспокойством поглядывая на
Лизу.
- Характерная барышня сызмлада была, - усмехнулся Макар Иванович.
- Желчь и праздность, - отозвался доктор.
- Это я-то характерная, это я-то желчь и праздность? - вошла вдруг к
нам Татьяна Павловна, по-видимому очень довольная собой, - уж тебе-то,
Александр Семенович, не говорить бы вздору; еще десяти лет от роду был, меня
знал, какова я праздная, а от желчи сам целый год лечишь, вылечить не
можешь, так это тебе же в стыд. Ну, довольно вам надо мной издеваться;
спасибо, Андрей Петрович, что потрудился в суд прийти. Ну, что ты,
Макарушка, тебя только и зашла проведать, не этого (она указала на меня, но
тут же дружелюбно ударила меня по плечу рукой; я никогда еще не видывал ее в
таком веселейшем расположении духа).
- Ну, что? - заключила она, вдруг обратившись к доктору и озабоченно
нахмурившись.
- Да вот не хочет лечь в постель, а так, сидя, только себя изнуряет.
- Да я только так посижу маненько, с людьми-то, - пробормотал Макар
Иванович с просящим, как у ребенка, лицом.
- Да уж любим мы это, любим; любим в кружке поболтать, когда около нас
соберутся; знаю Макарушку, - сказала Татьяна Павловна.
- Да и прыткий, ух какой, - улыбнулся опять старик, обращаясь к
доктору, - ив речь не даешься; ты погоди, дай сказать: лягу, голубчик,
слышал, а по-нашему это вот что: "Коли ляжешь, так, пожалуй, уж и не
встанешь", - вот что, друг, у меня за хребтом стоит.
- Ну да, так я и знал, народные предрассудки: "лягу, дескать, да, чего
доброго, уж и