ро ваше здоровье, -
проговорила она совсем шепотом, - и очень приказали просить побывать к ней,
только что вы выходить начнете. Прощайте-с. Выздоравлйвайте-с, а я так и
скажу...
Она ушла. Я присел на кровати, холодный пот выступил у меня на лбу, но
я чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о
Ламберте и его происках вовсе, например, не наполнило меня ужасом, судя по
страху, может быть безотчетному, с которым я вспоминал и в болезни и в
первые дни выздоровления о моей с ним встрече в тогдашнюю ночь. Напротив, в
то смутное первое мгновение на кровати, сейчас по уходе Настасьи Егоровны, я
даже и не останавливался на Ламберте, но... меня захватила пуще всего весть
о ней, о разрыве ее с Бьорингом и о счастье ее в свете, о праздниках, об
успехе, о "блеске".
"Блестят-с", - слышалось мне словцо Настасьи Егоровны. И я вдруг
почувствовал, что не мог с моими силами отбиться от этого круговорота, хоть
я и сумел скрепиться, молчать и не расспрашивать Настасью Егоровну после ее
чудных рассказов! Непомерная жажда этой жизни, их жизнь захватила весь мой
дух и... и еще какая-то другая сладостная жажда, которую я ощущал до счастья
и до мучительной боли. Мысли же мои как-то вертелись, но я давал им
вертеться. "Что тут рассуждать!" - чувствовалось мне. "Однако даже мама
смолчала мне, что Ламберт приходил, - думал я бессвязными отрывками, - это
Версилов велел молчать... Умру, а не спрошу Версилова о Ламберте!" -
"Версилов, - мелькало у меня опять, - Версилов и Ламберт, о, сколько у них
нового! Молодец Версилов! Напугал немца - Бьоринга, тем письмом; он
оклеветал ее; la calomnie... il en reste toujours quelque chose, и
придворный немец испугался скандала - ха-ха... вот ей и урок!" - "Ламберт...
уж не проник ли и к ней Ламберт? Еще бы! Отчего ж ей и с ним не
"связаться"?"
Тут вдруг я бросил думать всю эту бессмыслицу и в отчаянии упал головой
на подушку. "Да не будет же!" - воскликнул я с внезапною решимостью, вскочил
с постели, надел туфли, халат и прямо отправился в комнату Макара Ивановича,
точно там был отвод всем наваждениям, спасение, якорь, на котором я
удержусь.
В самом деле, могло быть, что я эту мысль тогда почувствовал всеми
силами моей души; для чего же иначе было мне тогда так неудержимо и вдруг
вскочить с места и в таком нравственном состоянии кинуться к Макару
Ивановичу?
III.
Но у Макара Ивановича я, совсем не ожидая того, застал людей - маму и
доктора. Так как я почему-то непременно представил себе, идя, что застану
старика одного, как и вчера, то и остановился на пороге в тупом недоумении.
Но не успел я нахмуриться, как тотчас же подошел и Версилов, а за ним вдруг
и Лиза... Все, значит, собрались зачем-то у Макара Ивановича и "как раз
когда не надо"!
- О здоровье вашем пришел узнать, - проговорил я, прямо подходя к
Макару Ивановичу.
- Спасибо, милый, ждал тебя: знал, что придешь! Ночкой-то о тебе думал.
Он ласково смотрел мне в глаза, и мне видимо было, что он меня чуть не
лучше всех любит, но я мигом и невольно заметил, что лицо его хоть и было
веселое, но что болезнь сделала-таки в ночь успехи. Доктор перед тем только
что весьма серьезно осмотрел его. Я узнал потом, что этот доктор (вот тот
самый молодой человек, с которым я поссорился и который с самого прибытия
Макара Ив
проговорила она совсем шепотом, - и очень приказали просить побывать к ней,
только что вы выходить начнете. Прощайте-с. Выздоравлйвайте-с, а я так и
скажу...
Она ушла. Я присел на кровати, холодный пот выступил у меня на лбу, но
я чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о
Ламберте и его происках вовсе, например, не наполнило меня ужасом, судя по
страху, может быть безотчетному, с которым я вспоминал и в болезни и в
первые дни выздоровления о моей с ним встрече в тогдашнюю ночь. Напротив, в
то смутное первое мгновение на кровати, сейчас по уходе Настасьи Егоровны, я
даже и не останавливался на Ламберте, но... меня захватила пуще всего весть
о ней, о разрыве ее с Бьорингом и о счастье ее в свете, о праздниках, об
успехе, о "блеске".
"Блестят-с", - слышалось мне словцо Настасьи Егоровны. И я вдруг
почувствовал, что не мог с моими силами отбиться от этого круговорота, хоть
я и сумел скрепиться, молчать и не расспрашивать Настасью Егоровну после ее
чудных рассказов! Непомерная жажда этой жизни, их жизнь захватила весь мой
дух и... и еще какая-то другая сладостная жажда, которую я ощущал до счастья
и до мучительной боли. Мысли же мои как-то вертелись, но я давал им
вертеться. "Что тут рассуждать!" - чувствовалось мне. "Однако даже мама
смолчала мне, что Ламберт приходил, - думал я бессвязными отрывками, - это
Версилов велел молчать... Умру, а не спрошу Версилова о Ламберте!" -
"Версилов, - мелькало у меня опять, - Версилов и Ламберт, о, сколько у них
нового! Молодец Версилов! Напугал немца - Бьоринга, тем письмом; он
оклеветал ее; la calomnie... il en reste toujours quelque chose, и
придворный немец испугался скандала - ха-ха... вот ей и урок!" - "Ламберт...
уж не проник ли и к ней Ламберт? Еще бы! Отчего ж ей и с ним не
"связаться"?"
Тут вдруг я бросил думать всю эту бессмыслицу и в отчаянии упал головой
на подушку. "Да не будет же!" - воскликнул я с внезапною решимостью, вскочил
с постели, надел туфли, халат и прямо отправился в комнату Макара Ивановича,
точно там был отвод всем наваждениям, спасение, якорь, на котором я
удержусь.
В самом деле, могло быть, что я эту мысль тогда почувствовал всеми
силами моей души; для чего же иначе было мне тогда так неудержимо и вдруг
вскочить с места и в таком нравственном состоянии кинуться к Макару
Ивановичу?
III.
Но у Макара Ивановича я, совсем не ожидая того, застал людей - маму и
доктора. Так как я почему-то непременно представил себе, идя, что застану
старика одного, как и вчера, то и остановился на пороге в тупом недоумении.
Но не успел я нахмуриться, как тотчас же подошел и Версилов, а за ним вдруг
и Лиза... Все, значит, собрались зачем-то у Макара Ивановича и "как раз
когда не надо"!
- О здоровье вашем пришел узнать, - проговорил я, прямо подходя к
Макару Ивановичу.
- Спасибо, милый, ждал тебя: знал, что придешь! Ночкой-то о тебе думал.
Он ласково смотрел мне в глаза, и мне видимо было, что он меня чуть не
лучше всех любит, но я мигом и невольно заметил, что лицо его хоть и было
веселое, но что болезнь сделала-таки в ночь успехи. Доктор перед тем только
что весьма серьезно осмотрел его. Я узнал потом, что этот доктор (вот тот
самый молодой человек, с которым я поссорился и который с самого прибытия
Макара Ив