приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево - все
засмеются: "Разве ты до него доживешь?" С другой стороны, желающие добра
толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала.
Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут
только бы с них достало...
- Позвольте, Крафт, вы сказали: "Заботятся о том, что будет через
тысячу лет". Ну а ваше отчаяние... про участь России... разве это не в том
же роде забота?
- Это... это - самый насущный вопрос, который только есть! -
раздражительно проговорил он и быстро встал с места.
- Ах да! Я и забыл! - сказал он вдруг совсем не тем голосом, с
недоумением смотря на меня, - я вас зазвал по делу и между тем... Ради бога,
извините.
Он точно вдруг опомнился от какого-то сна, почти сконфузился; взял из
портфеля, лежавшего на столе, письмо и подал мне.
- Вот что я имею вам передать. Это - документ, имеющий некоторую
важность, - начал он со вниманием и с самым деловым видом.
Меня, еще долго спустя, поражала потом, при воспоминании, эта
способность его (в такие для него часы!) с таким сердечным вниманием
отнестись к чужому делу, так спокойно и твердо рассказать его.
- Это письмо того самого Столбеева, по смерти которого из-за завещания
его возникло дело Версилова с князьями Сокольскими. Дело это теперь решается
в суде и решится, наверно, в пользу Версилова; за него закон. Между тем в
письме этом, частном, писанном два года назад, завещатель сам излагает
настоящую свою волю или, вернее, желание, излагает скорее в пользу князей,
чем Версилова. По крайней мере те пункты, на которые опираются князья
Сокольские, оспаривая завещание, получают сильную поддержку в этом письме.
Противники Версилова много бы дали за этот документ, не имеющий, впрочем,
решительного юридического значения. Алексей Никанорович (Андроников),
занимавшийся делом Версилова, сохранял это письмо у себя и, незадолго до
своей смерти, передал его мне с поручением "приберечь" - может быть, боялся
за свои бумаги, предчувствуя смерть. Не желаю судить теперь о намерениях
Алексея Никаноровича в этом случае и признаюсь, по смерти его я находился в
некоторой тягостной нерешимости, что мне делать с этим документом, особенно
ввиду близкого решения этого дела в суде. Но Марья Ивановна, которой Алексей
Никанорович, кажется, очень много поверял при жизни, вывела меня из
затруднения: она написала мне, три недели назад, решительно, чтоб я передал
документ именно вам, и что это, кажется (ее выражение), совпадало бы и с
волей Андроникова. Итак, вот документ, и я очень рад, что могу его наконец
передать.
- Послушайте, - сказал я, озадаченный такою неожиданною новостью, - что
же я буду теперь с этим письмом делать? Как мне поступить?
- Это уж в вашей воле.
- Невозможно, я ужасно несвободен, согласитесь сами! Версилов так ждал
этого наследства... и, знаете, он погибнет без этой помощи - и вдруг
существует такой документ!
- Он существует только здесь, в комнате.
- Неужели так? - посмотрел я на него внимательно.
- Если вы в этом случае сами не находите, как поступить, то что же я
могу вам присоветовать?
- Но передать князю Сокольскому я тоже не могу: я убью все надежды
Версилова и, кроме того, выйду перед ним изменником... С другой сторо
засмеются: "Разве ты до него доживешь?" С другой стороны, желающие добра
толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала.
Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут
только бы с них достало...
- Позвольте, Крафт, вы сказали: "Заботятся о том, что будет через
тысячу лет". Ну а ваше отчаяние... про участь России... разве это не в том
же роде забота?
- Это... это - самый насущный вопрос, который только есть! -
раздражительно проговорил он и быстро встал с места.
- Ах да! Я и забыл! - сказал он вдруг совсем не тем голосом, с
недоумением смотря на меня, - я вас зазвал по делу и между тем... Ради бога,
извините.
Он точно вдруг опомнился от какого-то сна, почти сконфузился; взял из
портфеля, лежавшего на столе, письмо и подал мне.
- Вот что я имею вам передать. Это - документ, имеющий некоторую
важность, - начал он со вниманием и с самым деловым видом.
Меня, еще долго спустя, поражала потом, при воспоминании, эта
способность его (в такие для него часы!) с таким сердечным вниманием
отнестись к чужому делу, так спокойно и твердо рассказать его.
- Это письмо того самого Столбеева, по смерти которого из-за завещания
его возникло дело Версилова с князьями Сокольскими. Дело это теперь решается
в суде и решится, наверно, в пользу Версилова; за него закон. Между тем в
письме этом, частном, писанном два года назад, завещатель сам излагает
настоящую свою волю или, вернее, желание, излагает скорее в пользу князей,
чем Версилова. По крайней мере те пункты, на которые опираются князья
Сокольские, оспаривая завещание, получают сильную поддержку в этом письме.
Противники Версилова много бы дали за этот документ, не имеющий, впрочем,
решительного юридического значения. Алексей Никанорович (Андроников),
занимавшийся делом Версилова, сохранял это письмо у себя и, незадолго до
своей смерти, передал его мне с поручением "приберечь" - может быть, боялся
за свои бумаги, предчувствуя смерть. Не желаю судить теперь о намерениях
Алексея Никаноровича в этом случае и признаюсь, по смерти его я находился в
некоторой тягостной нерешимости, что мне делать с этим документом, особенно
ввиду близкого решения этого дела в суде. Но Марья Ивановна, которой Алексей
Никанорович, кажется, очень много поверял при жизни, вывела меня из
затруднения: она написала мне, три недели назад, решительно, чтоб я передал
документ именно вам, и что это, кажется (ее выражение), совпадало бы и с
волей Андроникова. Итак, вот документ, и я очень рад, что могу его наконец
передать.
- Послушайте, - сказал я, озадаченный такою неожиданною новостью, - что
же я буду теперь с этим письмом делать? Как мне поступить?
- Это уж в вашей воле.
- Невозможно, я ужасно несвободен, согласитесь сами! Версилов так ждал
этого наследства... и, знаете, он погибнет без этой помощи - и вдруг
существует такой документ!
- Он существует только здесь, в комнате.
- Неужели так? - посмотрел я на него внимательно.
- Если вы в этом случае сами не находите, как поступить, то что же я
могу вам присоветовать?
- Но передать князю Сокольскому я тоже не могу: я убью все надежды
Версилова и, кроме того, выйду перед ним изменником... С другой сторо