всего
этого, Катерина Николавна, не отходившая от отца во время его болезни, и
послала Андроникову, как юристу и "старому другу", запрос: "Возможно ли
будет, по законам, объявить князя в опеке или вроде неправоспособного; а
если так, то как удобнее это сделать без скандала, чтоб никто не мог
обвинить и чтобы пощадить при этом чувства отца и т. д., и т. д."
Андроников, говорят, тогда же вразумил ее и отсоветовал; а впоследствии,
когда князь выздоровел совсем, то и нельзя уже было воротиться к этой идее;
но письмо у Андроникова осталось. И вот он умирает; Катерина Николавна
тотчас вспомнила про письмо: если бы оно обнаружилось в бумагах покойного и
попало в руки старого князя, то тот несомненно прогнал бы ее навсегда, лишил
наследства и не дал бы ей ни копейки при жизни. Мысль, что родная дочь не
верит в его ум и даже хотела объявить его сумасшедшим, обратила бы этого
агнца в зверя. Она же, овдовев, осталась, по милости игрока мужа, без всяких
средств и на одного только отца и рассчитывала: она вполне надеялась
получить от него новое приданое, столь же богатое, как и первое!
Крафт об участи этого письма знал очень мало, но заметил, что
Андроников "никогда не рвал нужных бумаг" и, кроме того, был человек хоть и
широкого ума, но и "широкой совести". (Я даже подивился тогда такой
чрезвычайной самостоятельности взгляда Крафта, столь любившего и уважавшего
Андроникова.) Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий
документ будто бы попался в руки Версилова через близость того со вдовой и с
дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас же и обязательно
предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся после покойного. Знал он тоже,
что и Катерине Николавне уже известно, что письмо у Версилова и что она
этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с письмом к старому
князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге,
была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее
оставалась надежда, что письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение,
что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там Марью
Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней. О существовании
Марьи Ивановны и об ее отношениях к покойному Андроникову она проведала
весьма недавно, уже возвратясь в Петербург.
- Вы думаете, она не нашла у Марьи Ивановны? - спросил я, имея свою
мысль.
- Если Марья Ивановна не открыла ничего даже вам, то, может быть, у ней
и нет ничего.
- Значит, вы полагаете, что документ у Версилова?
- Вероятнее всего, что да. Впрочем, не знаю, все может быть, -
промолвил он с видимым утомлением.
Я перестал расспрашивать, да и к чему? Все главное для меня
прояснилось, несмотря на всю эту недостойную путаницу; все, чего я боялся, -
подтвердилось.
- Все это как сон и бред, - сказал я в глубокой грусти к взялся за
шляпу.
- Вам очень дорог этот человек? - спросил Крафт с видимым и большим
участием, которое я прочел на его лице в ту минуту.
- Я так и предчувствовал, - сказал я, - что от вас все-таки не узнаю
вполне. Остается одна надежда на Ахмакову. На нее-то я и надеялся. Может
быть, пойду к ней, а может быть, нет.
Крафт посмотрел с некоторым недоумением.
- Прощайте, Крафт! Зачем лезть к людям, которые вас не хо
этого, Катерина Николавна, не отходившая от отца во время его болезни, и
послала Андроникову, как юристу и "старому другу", запрос: "Возможно ли
будет, по законам, объявить князя в опеке или вроде неправоспособного; а
если так, то как удобнее это сделать без скандала, чтоб никто не мог
обвинить и чтобы пощадить при этом чувства отца и т. д., и т. д."
Андроников, говорят, тогда же вразумил ее и отсоветовал; а впоследствии,
когда князь выздоровел совсем, то и нельзя уже было воротиться к этой идее;
но письмо у Андроникова осталось. И вот он умирает; Катерина Николавна
тотчас вспомнила про письмо: если бы оно обнаружилось в бумагах покойного и
попало в руки старого князя, то тот несомненно прогнал бы ее навсегда, лишил
наследства и не дал бы ей ни копейки при жизни. Мысль, что родная дочь не
верит в его ум и даже хотела объявить его сумасшедшим, обратила бы этого
агнца в зверя. Она же, овдовев, осталась, по милости игрока мужа, без всяких
средств и на одного только отца и рассчитывала: она вполне надеялась
получить от него новое приданое, столь же богатое, как и первое!
Крафт об участи этого письма знал очень мало, но заметил, что
Андроников "никогда не рвал нужных бумаг" и, кроме того, был человек хоть и
широкого ума, но и "широкой совести". (Я даже подивился тогда такой
чрезвычайной самостоятельности взгляда Крафта, столь любившего и уважавшего
Андроникова.) Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий
документ будто бы попался в руки Версилова через близость того со вдовой и с
дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас же и обязательно
предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся после покойного. Знал он тоже,
что и Катерине Николавне уже известно, что письмо у Версилова и что она
этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с письмом к старому
князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге,
была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее
оставалась надежда, что письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение,
что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там Марью
Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней. О существовании
Марьи Ивановны и об ее отношениях к покойному Андроникову она проведала
весьма недавно, уже возвратясь в Петербург.
- Вы думаете, она не нашла у Марьи Ивановны? - спросил я, имея свою
мысль.
- Если Марья Ивановна не открыла ничего даже вам, то, может быть, у ней
и нет ничего.
- Значит, вы полагаете, что документ у Версилова?
- Вероятнее всего, что да. Впрочем, не знаю, все может быть, -
промолвил он с видимым утомлением.
Я перестал расспрашивать, да и к чему? Все главное для меня
прояснилось, несмотря на всю эту недостойную путаницу; все, чего я боялся, -
подтвердилось.
- Все это как сон и бред, - сказал я в глубокой грусти к взялся за
шляпу.
- Вам очень дорог этот человек? - спросил Крафт с видимым и большим
участием, которое я прочел на его лице в ту минуту.
- Я так и предчувствовал, - сказал я, - что от вас все-таки не узнаю
вполне. Остается одна надежда на Ахмакову. На нее-то я и надеялся. Может
быть, пойду к ней, а может быть, нет.
Крафт посмотрел с некоторым недоумением.
- Прощайте, Крафт! Зачем лезть к людям, которые вас не хо