тят? Не лучше
ли все порвать, - а?
- А потом куда? - спросил он как-то сурово и смотря в землю.
- К себе, к себе! Все порвать и уйти к себе!
- В Америку?
- В Америку! К себе, к одному себе! Вот в чем вся "моя идея", Крафт! -
сказал я восторженно.
Он как-то любопытно посмотрел на меня.
- А у вас есть это место: "к себе"?
- Есть. До свиданья, Крафт; благодарю вас и жалею, что вас утрудил! Я
бы, на вашем месте, когда у самого такая Россия в голове, всех бы к черту
отправлял: убирайтесь, интригуйте, грызитесь про себя - мне какое дело!
- Посидите еще, - сказал он вдруг, уже проводив меня до входной двери.
Я немного удивился, воротился и опять сел. Крафт сел напротив. Мы
обменялись какими-то улыбками, все это я как теперь вижу. Очень помню, что
мне было как-то удивительно на него.
- Мне в вас нравится, Крафт, то, что вы - такой вежливый человек, -
сказал я вдруг.
- Да?
- Я потому, что сам редко умею быть вежливым, хоть и хочу уметь... А
что ж, может, и лучше, что оскорбляют люди: по крайней мере избавляют от
несчастия любить их.
- Какой вы час во дню больше любите? - спросил он, очевидно меня не
слушая.
- Час? Не знаю. Я закат не люблю.
- Да? - произнес он с каким-то особенным любопытством, но тотчас опять
задумался.
- Вы куда-то опять уезжаете?
- Да... уезжаю.
- Скоро?
- Скоро.
- Неужели, чтоб доехать до Вильно, револьвер нужен? - спросил я вовсе
без малейшей задней мысли: и мысли даже не было! Так спросил, потому что
мелькнул револьвер, а я тяготился, о чем говорить.
Он обернулся и посмотрел на револьвер пристально.
- Нет, это я так, по привычке.
- Если б у меня был револьвер, я бы прятал его куда-нибудь под замок.
Знаете, ей-богу, соблазнительно! Я, может быть, и не верю в эпидемию
самоубийств, но если торчит вот это перед глазами - право, есть минуты, что
и соблазнит.
- Не говорите об этом, - сказал он и вдруг встал со стула.
- Я не про себя, - прибавил я, тоже вставая, - я не употреблю. Мне хоть
три жизни дайте - мне и тех будет мало.
- Живите больше, - как бы вырвалось у него. Он рассеянно улыбнулся и,
странно, прямо пошел в переднюю, точно выводя меня сам, разумеется не
замечая, что делает.
- Желаю вам всякой удачи, Крафт, - сказал я, уже выходя на лестницу.
- Это пожалуй, - твердо отвечал он.
- До свиданья!
- И это пожалуй.
Я помню его последний на меня взгляд.
III.
Итак, вот человек, по котором столько лет билось мое сердце! И чего я
ждал от Крафта, каких это новых сообщений?
Выйдя от Крафта, я сильно захотел есть; наступал уже вечер, а я не
обедал. Я вошел тут же на Петербургской, на Большом проспекте, в один мелкий
трактир, с тем чтоб истратить копеек двадцать и не более двадцати пяти -
более я бы тогда ни за что себе не позволил. Я взял себе супу и, помню, съев
его, сел глядеть в окно; в комнате было много народу, пахло пригорелым
маслом, трактирными салфетками и табаком. Гадко было. Над головой моей тюкал
носом о дно своей клетки безголосый соловей, мрачный и задумчивый. В
соседней биллиардной шумели, но я сидел и сильно думал. Закат солнца (почему
Крафт удивился, что я не люблю заката?) навел на меня какие-то новые и
неожиданные ощущения совсем не к месту. Мне все мерещился тихий взгляд моей
матери, ее милые глаза
ли все порвать, - а?
- А потом куда? - спросил он как-то сурово и смотря в землю.
- К себе, к себе! Все порвать и уйти к себе!
- В Америку?
- В Америку! К себе, к одному себе! Вот в чем вся "моя идея", Крафт! -
сказал я восторженно.
Он как-то любопытно посмотрел на меня.
- А у вас есть это место: "к себе"?
- Есть. До свиданья, Крафт; благодарю вас и жалею, что вас утрудил! Я
бы, на вашем месте, когда у самого такая Россия в голове, всех бы к черту
отправлял: убирайтесь, интригуйте, грызитесь про себя - мне какое дело!
- Посидите еще, - сказал он вдруг, уже проводив меня до входной двери.
Я немного удивился, воротился и опять сел. Крафт сел напротив. Мы
обменялись какими-то улыбками, все это я как теперь вижу. Очень помню, что
мне было как-то удивительно на него.
- Мне в вас нравится, Крафт, то, что вы - такой вежливый человек, -
сказал я вдруг.
- Да?
- Я потому, что сам редко умею быть вежливым, хоть и хочу уметь... А
что ж, может, и лучше, что оскорбляют люди: по крайней мере избавляют от
несчастия любить их.
- Какой вы час во дню больше любите? - спросил он, очевидно меня не
слушая.
- Час? Не знаю. Я закат не люблю.
- Да? - произнес он с каким-то особенным любопытством, но тотчас опять
задумался.
- Вы куда-то опять уезжаете?
- Да... уезжаю.
- Скоро?
- Скоро.
- Неужели, чтоб доехать до Вильно, револьвер нужен? - спросил я вовсе
без малейшей задней мысли: и мысли даже не было! Так спросил, потому что
мелькнул револьвер, а я тяготился, о чем говорить.
Он обернулся и посмотрел на револьвер пристально.
- Нет, это я так, по привычке.
- Если б у меня был револьвер, я бы прятал его куда-нибудь под замок.
Знаете, ей-богу, соблазнительно! Я, может быть, и не верю в эпидемию
самоубийств, но если торчит вот это перед глазами - право, есть минуты, что
и соблазнит.
- Не говорите об этом, - сказал он и вдруг встал со стула.
- Я не про себя, - прибавил я, тоже вставая, - я не употреблю. Мне хоть
три жизни дайте - мне и тех будет мало.
- Живите больше, - как бы вырвалось у него. Он рассеянно улыбнулся и,
странно, прямо пошел в переднюю, точно выводя меня сам, разумеется не
замечая, что делает.
- Желаю вам всякой удачи, Крафт, - сказал я, уже выходя на лестницу.
- Это пожалуй, - твердо отвечал он.
- До свиданья!
- И это пожалуй.
Я помню его последний на меня взгляд.
III.
Итак, вот человек, по котором столько лет билось мое сердце! И чего я
ждал от Крафта, каких это новых сообщений?
Выйдя от Крафта, я сильно захотел есть; наступал уже вечер, а я не
обедал. Я вошел тут же на Петербургской, на Большом проспекте, в один мелкий
трактир, с тем чтоб истратить копеек двадцать и не более двадцати пяти -
более я бы тогда ни за что себе не позволил. Я взял себе супу и, помню, съев
его, сел глядеть в окно; в комнате было много народу, пахло пригорелым
маслом, трактирными салфетками и табаком. Гадко было. Над головой моей тюкал
носом о дно своей клетки безголосый соловей, мрачный и задумчивый. В
соседней биллиардной шумели, но я сидел и сильно думал. Закат солнца (почему
Крафт удивился, что я не люблю заката?) навел на меня какие-то новые и
неожиданные ощущения совсем не к месту. Мне все мерещился тихий взгляд моей
матери, ее милые глаза