а
она и не попросила.
Я позвонил, и мне тотчас отворила кухарка и молча впустила меня в
комнаты. Именно нужны все эти подробности, чтоб можно было понять, каким
образом могло произойти такое сумасшедшее приключение, имевшее такое
огромное влияние на все последующее. И во-первых, о кухарке. Это была
злобная и курносая чухонка и, кажется, ненавидевшая свою хозяйку, Татьяну
Павловну, а та, напротив, расстаться с ней не могла по какому-то
пристрастию, вроде как у старых дев к старым мокроносым моськам или вечно
спящим кошкам. Чухонка или злилась и грубила, или, поссорившись, молчала по
неделям, тем наказывая барыню. Должно быть, я попал в такой молчальный день,
потому что она даже на вопрос мой: "Дома ли барыня?" - который я
положительно помню, что задал ей, - не ответила и молча прошла в свою кухню.
Я после этого, естественно уверенный, что барыня дома, прошел в комнату и,
не найдя никого, стал ждать, полагая, что Татьяна Павловна сейчас выйдет из
спальни; иначе зачем бы впустила меня кухарка? Я не садился и ждал минуты
две-три; почти уже смеркалось, и темная квартирка Татьяны Павловны казалась
еще неприветливее от бесконечного, везде развешанного ситца. Два слова про
эту скверную квартиренку, чтоб понять местность, на которой произошло дело.
Татьяна Павловна, по характеру своему, упрямому и повелительному, и
вследствие старых помещичьих пристрастий не могла бы ужиться в меблированной
комнате от жильцов и нанимала эту пародию на квартиру, чтоб только быть
особняком и сама себе госпожой. Эти две комнаты были точь-в-точь две
канареечные клетки, одна к другой приставленные, одна другой меньше, в
третьем этаже и окнами на двор. Входя в квартиру, вы прямо вступали в
узенький коридорчик, аршина в полтора шириною, налево вышеозначенные две
канареечные клетки, а прямо по коридорчику, в глубине, вход в крошечную
кухню. Полторы кубических сажени необходимого для человека на двенадцать
часов воздуху, может быть, в этих комнатках и было, но вряд ли больше. Были
они до безобразия низки, но, что глупее всего, окна, двери, мебель - все,
все было обвешано или убрано ситцем, прекрасным французским ситцем, и
отделано фестончиками; но от этого комната казалась еще вдвое темнее и
походила на внутренность дорожной кареты. В той комнатке, где я ждал, еще
можно было повернуться, хотя все было загромождено мебелью, и, кстати,
мебелью весьма недурною: тут были разные столики, с наборной работой, с
бронзовой отделкой, ящики, изящный и даже богатый туалет. Но следующая
комнатка, откуда я ждал ее выхода, спальня, густо отделенная от этой комнаты
занавесью, состояла, как оказалось после, буквально из одной кровати. Все
эти подробности необходимы, чтобы понять ту глупость, которую я сделал.
Итак, я ждал и не сомневался, как раздался звонок. Я слышал, как
неторопливыми шагами прошла по коридорчику кухарка и молча, точь-в-точь как
и давеча меня, впустила вошедших. Это были две дамы, и обе громко говорили,
но каково же было мое изумление, когда я по голосу узнал в одной Татьяну
Павловну, а в другой - именно ту женщину, которую всего менее приготовлен
был теперь встретить, да еще при такой обстановке! Ошибаться я не мог: я
слышал этот звучный, сильный, металлический голос вчера, правда всего три
минуты, но он остался в моей душе. Да, это была
она и не попросила.
Я позвонил, и мне тотчас отворила кухарка и молча впустила меня в
комнаты. Именно нужны все эти подробности, чтоб можно было понять, каким
образом могло произойти такое сумасшедшее приключение, имевшее такое
огромное влияние на все последующее. И во-первых, о кухарке. Это была
злобная и курносая чухонка и, кажется, ненавидевшая свою хозяйку, Татьяну
Павловну, а та, напротив, расстаться с ней не могла по какому-то
пристрастию, вроде как у старых дев к старым мокроносым моськам или вечно
спящим кошкам. Чухонка или злилась и грубила, или, поссорившись, молчала по
неделям, тем наказывая барыню. Должно быть, я попал в такой молчальный день,
потому что она даже на вопрос мой: "Дома ли барыня?" - который я
положительно помню, что задал ей, - не ответила и молча прошла в свою кухню.
Я после этого, естественно уверенный, что барыня дома, прошел в комнату и,
не найдя никого, стал ждать, полагая, что Татьяна Павловна сейчас выйдет из
спальни; иначе зачем бы впустила меня кухарка? Я не садился и ждал минуты
две-три; почти уже смеркалось, и темная квартирка Татьяны Павловны казалась
еще неприветливее от бесконечного, везде развешанного ситца. Два слова про
эту скверную квартиренку, чтоб понять местность, на которой произошло дело.
Татьяна Павловна, по характеру своему, упрямому и повелительному, и
вследствие старых помещичьих пристрастий не могла бы ужиться в меблированной
комнате от жильцов и нанимала эту пародию на квартиру, чтоб только быть
особняком и сама себе госпожой. Эти две комнаты были точь-в-точь две
канареечные клетки, одна к другой приставленные, одна другой меньше, в
третьем этаже и окнами на двор. Входя в квартиру, вы прямо вступали в
узенький коридорчик, аршина в полтора шириною, налево вышеозначенные две
канареечные клетки, а прямо по коридорчику, в глубине, вход в крошечную
кухню. Полторы кубических сажени необходимого для человека на двенадцать
часов воздуху, может быть, в этих комнатках и было, но вряд ли больше. Были
они до безобразия низки, но, что глупее всего, окна, двери, мебель - все,
все было обвешано или убрано ситцем, прекрасным французским ситцем, и
отделано фестончиками; но от этого комната казалась еще вдвое темнее и
походила на внутренность дорожной кареты. В той комнатке, где я ждал, еще
можно было повернуться, хотя все было загромождено мебелью, и, кстати,
мебелью весьма недурною: тут были разные столики, с наборной работой, с
бронзовой отделкой, ящики, изящный и даже богатый туалет. Но следующая
комнатка, откуда я ждал ее выхода, спальня, густо отделенная от этой комнаты
занавесью, состояла, как оказалось после, буквально из одной кровати. Все
эти подробности необходимы, чтобы понять ту глупость, которую я сделал.
Итак, я ждал и не сомневался, как раздался звонок. Я слышал, как
неторопливыми шагами прошла по коридорчику кухарка и молча, точь-в-точь как
и давеча меня, впустила вошедших. Это были две дамы, и обе громко говорили,
но каково же было мое изумление, когда я по голосу узнал в одной Татьяну
Павловну, а в другой - именно ту женщину, которую всего менее приготовлен
был теперь встретить, да еще при такой обстановке! Ошибаться я не мог: я
слышал этот звучный, сильный, металлический голос вчера, правда всего три
минуты, но он остался в моей душе. Да, это была