нику у Андроникова, авось, дескать, он что знает. О Крафте этом я уже
имею понятие и даже мельком помню его; но как сказала она мне про этого
Крафта, тут только я и уверилась, что ей не просто неизвестно, а что она
лжет и все знает.
- Да почему же, почему же? А ведь, пожалуй, что и можно бы у него
справиться! Этот немец, Крафт, не болтун и, я помню, пречестный - право,
расспросить бы его! Только его, кажется, теперь в Петербурге нет...
- О, вернулся еще вчера, я сейчас у него была... Я именно и пришла к
вам в такой тревоге, у меня руки-ноги дрожат, я хотела вас попросить, ангел
мой Татьяна Павловна, так как вы всех знаете, нельзя ли узнать хоть в
бумагах его, потому что непременно теперь от него остались бумаги, так к
кому ж они теперь от него пойдут? Пожалуй, опять в чьи-нибудь опасные руки
попадут? Я вашего совета прибежала спросить.
- Да про какие вы это бумаги? - не понимала Татьяна Павловна, - да ведь
вы же говорите, что сейчас сами были у Крафта?
- Была, была, сейчас была, да он застрелился! Вчера еще вечером.
Я вскочил с кровати. Я мог высидеть, когда меня называли о шпионом и
идиотом; и чем дальше они уходили в своем разговоре, тем менее мне казалось
возможным появиться. Это было бы невообразимо! Я решил в душе высидеть,
замирая, пока Татьяна Павловна выпроводит гостью (если на мое счастье сама
не войдет раньше зачем-нибудь в спальню), а потом, как уйдет Ахмакова, пусть
тогда мы хоть подеремся с Татьяной Павловной!.. Но вдруг теперь, когда я,
услышав о Крафте, вскочил с кровати, меня всего обхватило как судорогой. Не
думая ни о чем, не рассуждая и не воображая, я шагнул, поднял портьеру и
очутился перед ними обеими. Еще было достаточно светло для того, чтоб меня
разглядеть, бледного и дрожащего... Обе вскрикнули. Да как и не вскрикнуть?
- Крафт? - пробормотал я, обращаясь к Ахмаковой, - застрелился? Вчера?
На закате солнца?
- Где ты был? Откуда ты? - взвизгнула Татьяна Павловна и буквально
вцепилась мне в плечо, - ты шпионил? Ты подслушивал?
- Что я вам сейчас говорила? - встала с дивана Катерина Николаевна,
указывая ей на меня.
Я вышел из себя.
- Ложь, вздор! - прервал я ее неистово, - вы сейчас называли меня
шпионом, о боже! Стоит ли не только шпионить, но даже и жить на свете подле
таких, как вы! Великодушный человек кончает самоубийством, Крафт застрелился
- из-за идеи, из-за Гекубы... Впрочем, где вам знать про Гекубу!.. А тут -
живи между ваших интриг, валандайся около вашей лжи, обманов, подкопов...
Довольно!
- Дайте ему в щеку! Дайте ему в щеку! - прокричала Татьяна Павловна, а
так как Катерина Николаевна хоть и смотрела на меня (я помню все до
черточки), не сводя глаз, но не двигалась с места, то Татьяна Павловна, еще
мгновение, и наверно бы сама исполнила свой совет, так что я невольно поднял
руку, чтоб защитить лицо; вот из-за этого-то движения ей и показалось, что я
сам замахиваюсь.
- Ну, ударь, ударь! Докажи, что хам от роду! Ты сильнее женщин, чего ж
церемониться!
- Довольно клеветы, довольно! - закричал я. - Никогда я не поднимал
руки на женщину! Бесстыдница вы, Татьяна Павловна, вы всегда меня презирали.
О, с людьми надо обращаться не уважая их! Вы смеетесь, Катерина Николаевна,
вероятно, над моей фигурой; да, бог не дал мне фигуры, как у ваших
адъютантов. И однако же, я чувствую себя не
имею понятие и даже мельком помню его; но как сказала она мне про этого
Крафта, тут только я и уверилась, что ей не просто неизвестно, а что она
лжет и все знает.
- Да почему же, почему же? А ведь, пожалуй, что и можно бы у него
справиться! Этот немец, Крафт, не болтун и, я помню, пречестный - право,
расспросить бы его! Только его, кажется, теперь в Петербурге нет...
- О, вернулся еще вчера, я сейчас у него была... Я именно и пришла к
вам в такой тревоге, у меня руки-ноги дрожат, я хотела вас попросить, ангел
мой Татьяна Павловна, так как вы всех знаете, нельзя ли узнать хоть в
бумагах его, потому что непременно теперь от него остались бумаги, так к
кому ж они теперь от него пойдут? Пожалуй, опять в чьи-нибудь опасные руки
попадут? Я вашего совета прибежала спросить.
- Да про какие вы это бумаги? - не понимала Татьяна Павловна, - да ведь
вы же говорите, что сейчас сами были у Крафта?
- Была, была, сейчас была, да он застрелился! Вчера еще вечером.
Я вскочил с кровати. Я мог высидеть, когда меня называли о шпионом и
идиотом; и чем дальше они уходили в своем разговоре, тем менее мне казалось
возможным появиться. Это было бы невообразимо! Я решил в душе высидеть,
замирая, пока Татьяна Павловна выпроводит гостью (если на мое счастье сама
не войдет раньше зачем-нибудь в спальню), а потом, как уйдет Ахмакова, пусть
тогда мы хоть подеремся с Татьяной Павловной!.. Но вдруг теперь, когда я,
услышав о Крафте, вскочил с кровати, меня всего обхватило как судорогой. Не
думая ни о чем, не рассуждая и не воображая, я шагнул, поднял портьеру и
очутился перед ними обеими. Еще было достаточно светло для того, чтоб меня
разглядеть, бледного и дрожащего... Обе вскрикнули. Да как и не вскрикнуть?
- Крафт? - пробормотал я, обращаясь к Ахмаковой, - застрелился? Вчера?
На закате солнца?
- Где ты был? Откуда ты? - взвизгнула Татьяна Павловна и буквально
вцепилась мне в плечо, - ты шпионил? Ты подслушивал?
- Что я вам сейчас говорила? - встала с дивана Катерина Николаевна,
указывая ей на меня.
Я вышел из себя.
- Ложь, вздор! - прервал я ее неистово, - вы сейчас называли меня
шпионом, о боже! Стоит ли не только шпионить, но даже и жить на свете подле
таких, как вы! Великодушный человек кончает самоубийством, Крафт застрелился
- из-за идеи, из-за Гекубы... Впрочем, где вам знать про Гекубу!.. А тут -
живи между ваших интриг, валандайся около вашей лжи, обманов, подкопов...
Довольно!
- Дайте ему в щеку! Дайте ему в щеку! - прокричала Татьяна Павловна, а
так как Катерина Николаевна хоть и смотрела на меня (я помню все до
черточки), не сводя глаз, но не двигалась с места, то Татьяна Павловна, еще
мгновение, и наверно бы сама исполнила свой совет, так что я невольно поднял
руку, чтоб защитить лицо; вот из-за этого-то движения ей и показалось, что я
сам замахиваюсь.
- Ну, ударь, ударь! Докажи, что хам от роду! Ты сильнее женщин, чего ж
церемониться!
- Довольно клеветы, довольно! - закричал я. - Никогда я не поднимал
руки на женщину! Бесстыдница вы, Татьяна Павловна, вы всегда меня презирали.
О, с людьми надо обращаться не уважая их! Вы смеетесь, Катерина Николаевна,
вероятно, над моей фигурой; да, бог не дал мне фигуры, как у ваших
адъютантов. И однако же, я чувствую себя не