униженным перед вами, а,
напротив, возвышенным... Ну, все равно, как бы ни выразиться, но только я не
виноват! Я попал сюда нечаянно, Татьяна Павловна; виновата одна ваша чухонка
или, лучше сказать, ваше к ней пристрастие: зачем она мне на мой вопрос не
ответила и прямо меня сюда привела? А потом, согласитесь сами, выскочить из
спальни женщины мне уже показалось до того монстрюозным, (7) что я решился
скорее молча выносить ваши плевки, но не показываться... Вы опять смеетесь,
Катерина Николаевна?
- Пошел вон, пошел вон, иди вон! - прокричала Татьяна Павловна, почти
толкая меня. - Не считайте ни во что его вранье, Катерина Николаевна: я вам
сказала, что оттуда его за помешанного аттестовали!
- За помешанного? Оттуда? Кто бы это такой и откуда? Все равно,
довольно. Катерина Николаевна! клянусь вам всем, что есть святого, разговор
этот и все, что я слышал, останется между нами... Чем я виноват, что узнал
ваши секреты? Тем более что я кончаю мои занятия с вашим отцом завтра же,
так что насчет документа, который вы разыскиваете, можете быть спокойны!
- Что это?.. Про какой документ говорите вы? - смутилась Катерина
Николаевна, и даже до того, что побледнела, или, может быть, так мне
показалось. Я понял, что слишком уже много сказал.
Я быстро вышел; они молча проводили меня глазами, и в высшей степени
удивление было в их взгляде. Одним словом, я задал загадку...
Глава девятая
I.
Я спешил домой и - чудное дело - я был очень доволен собою. Так,
конечно, не говорят с женщинами, да еще с такими женщинами, - вернее
сказать, с такою женщиной, потому что Татьяну Павловну я не считал. Может
быть, никак нельзя сказать в лицо женщине такого разряда: "Наплевать на ваши
интриги", но я сказал это и был именно этим-то и доволен. Не говоря о
другом, я по крайней мере был уверен, что этим тоном затер все смешное,
бывшее в моем положении. Но очень много думать об этом было некогда: у меня
в голове сидел Крафт. Не то чтоб он меня так уж очень мучил, но все-таки я
был потрясен до основания; и даже до того, что обыкновенное человеческое
чувство некоторого удовольствия при чужом несчастии, то есть когда кто
сломает ногу, потеряет честь, лишится любимого существа и проч., даже
обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне
другому, чрезвычайно цельному ощущению, именно горю, сожалению о Крафте, то
есть сожалению ли, не знаю, но какому-то весьма сильному и доброму чувству.
И этим я был тоже доволен. Удивительно, как много посторонних мыслей
способно мелькнуть в уме, именно когда весь потрясен каким-нибудь
колоссальным известием, которое, по-настоящему, должно бы было, кажется,
задавить другие чувства и разогнать все посторонние мысли, особенно мелкие;
а мелкие-то, напротив, и лезут. Помню еще, что меня всего охватила
мало-помалу довольно чувствительная нервная дрожь, которая и продолжалась
несколько минут, и даже все время, пока я был дома и объяснялся с
Версиловым.
Объяснение это последовало при странных и необыкновенных
обстоятельствах. Я уже упоминал, что мы жили в особом флигеле на дворе; эта
квартира была помечена тринадцатым номером. Еще не войдя в ворота, я услышал
женский голос, спрашивавший у кого-то громко, с нетерпением и раздражением:
"Где квартира номер тринадцать?" Это спрашива
напротив, возвышенным... Ну, все равно, как бы ни выразиться, но только я не
виноват! Я попал сюда нечаянно, Татьяна Павловна; виновата одна ваша чухонка
или, лучше сказать, ваше к ней пристрастие: зачем она мне на мой вопрос не
ответила и прямо меня сюда привела? А потом, согласитесь сами, выскочить из
спальни женщины мне уже показалось до того монстрюозным, (7) что я решился
скорее молча выносить ваши плевки, но не показываться... Вы опять смеетесь,
Катерина Николаевна?
- Пошел вон, пошел вон, иди вон! - прокричала Татьяна Павловна, почти
толкая меня. - Не считайте ни во что его вранье, Катерина Николаевна: я вам
сказала, что оттуда его за помешанного аттестовали!
- За помешанного? Оттуда? Кто бы это такой и откуда? Все равно,
довольно. Катерина Николаевна! клянусь вам всем, что есть святого, разговор
этот и все, что я слышал, останется между нами... Чем я виноват, что узнал
ваши секреты? Тем более что я кончаю мои занятия с вашим отцом завтра же,
так что насчет документа, который вы разыскиваете, можете быть спокойны!
- Что это?.. Про какой документ говорите вы? - смутилась Катерина
Николаевна, и даже до того, что побледнела, или, может быть, так мне
показалось. Я понял, что слишком уже много сказал.
Я быстро вышел; они молча проводили меня глазами, и в высшей степени
удивление было в их взгляде. Одним словом, я задал загадку...
Глава девятая
I.
Я спешил домой и - чудное дело - я был очень доволен собою. Так,
конечно, не говорят с женщинами, да еще с такими женщинами, - вернее
сказать, с такою женщиной, потому что Татьяну Павловну я не считал. Может
быть, никак нельзя сказать в лицо женщине такого разряда: "Наплевать на ваши
интриги", но я сказал это и был именно этим-то и доволен. Не говоря о
другом, я по крайней мере был уверен, что этим тоном затер все смешное,
бывшее в моем положении. Но очень много думать об этом было некогда: у меня
в голове сидел Крафт. Не то чтоб он меня так уж очень мучил, но все-таки я
был потрясен до основания; и даже до того, что обыкновенное человеческое
чувство некоторого удовольствия при чужом несчастии, то есть когда кто
сломает ногу, потеряет честь, лишится любимого существа и проч., даже
обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне
другому, чрезвычайно цельному ощущению, именно горю, сожалению о Крафте, то
есть сожалению ли, не знаю, но какому-то весьма сильному и доброму чувству.
И этим я был тоже доволен. Удивительно, как много посторонних мыслей
способно мелькнуть в уме, именно когда весь потрясен каким-нибудь
колоссальным известием, которое, по-настоящему, должно бы было, кажется,
задавить другие чувства и разогнать все посторонние мысли, особенно мелкие;
а мелкие-то, напротив, и лезут. Помню еще, что меня всего охватила
мало-помалу довольно чувствительная нервная дрожь, которая и продолжалась
несколько минут, и даже все время, пока я был дома и объяснялся с
Версиловым.
Объяснение это последовало при странных и необыкновенных
обстоятельствах. Я уже упоминал, что мы жили в особом флигеле на дворе; эта
квартира была помечена тринадцатым номером. Еще не войдя в ворота, я услышал
женский голос, спрашивавший у кого-то громко, с нетерпением и раздражением:
"Где квартира номер тринадцать?" Это спрашива