люблю.
Отчего ты так покраснела, сестра? Ну вот еще пуще теперь! Ну хорошо, а
все-таки я этого князька на дуэль вызову за пощечину Версилову в Эмсе. Если
Версилов был прав с Ахмаковой, так тем паче.
- Брат, опомнись, что ты!
- Благо в суде теперь дело кончено... Ну вот, теперь побледнела.
- Да князь и не пойдет с тобой, - улыбнулась сквозь испуг бледною
улыбкой Лиза.
- Тогда я публично осрамлю его. Что с тобой, Лиза? Она до того
побледнела, что не могла стоять на ногах и опустилась на диван.
- Лиза! - послышался снизу зов матери.
Она оправилась и встала; она ласково мне улыбалась.
- Брат, оставь эти пустяки или пережди до времени, пока многое узнаешь:
ты ужасно как мало знаешь.
- Я буду помнить, Лиза, что ты побледнела, когда услышала, что я пойду
на дуэль!
- Да, да, вспомни и об этом! - улыбнулась она еще раз на прощанье и
сошла вниз.
Я призвал извозчика и с его помощью вытащил из квартиры мои вещи. Никто
из домашних не противоречил мне и не остановил меня. Я не зашел проститься с
матерью, чтоб не встретиться с Версиловым. Когда я уже уселся на извозчика,
у меня вдруг мелькнула мысль.
- На Фонтанку, к Семеновскому мосту, - скомандовал я внезапно и
отправился опять к Васину.
II.
Мне вдруг подумалось, что Васин уже знает о Крафте и, может быть, во
сто раз больше меня; точно так и вышло. Васин тотчас же и обязательно мне
сообщил все подробности, без большого, впрочем, жару; я заключил, что он
утомился, да и впрямь так было. Он сам был утром у Крафта. Крафт застрелился
из револьвера (из того самого) вчера, уже в полные сумерки, что явствовало
из его дневника. Последняя отметка сделана была в дневнике перед самым
выстрелом, и он замечает в ней, что пишет почти в темноте, едва разбирая
буквы; свечку же зажечь не хочет, боясь оставить после себя пожар. "А
зажечь, чтоб пред выстрелом опять потушить, как и жизнь мою, не хочу", -
странно прибавил он чуть не в последней строчке. Этот предсмертный дневник
свой он затеял еще третьего дня, только что воротился в Петербург, еще до
визита к Дергачеву; после же моего ухода вписывал в него каждые четверть
часа; самые же последние три-четыре заметки записывал в каждые пять минут. Я
громко удивился тому, что Васин, имея этот дневник столько времени перед
глазами (ему дали прочитать его), не снял копии, тем более что было не более
листа кругом и заметки все короткие, - "хотя бы последнюю-то страничку!"
Васин с улыбкою заметил мне, что он и так помнит, притом заметки без всякой
системы, о всем, что на ум взбредет. Я стал было убеждать, что это-то в
данном случае и драгоценно, но бросил и стал приставать, чтоб он что-нибудь
припомнил, и он припомнил несколько строк, примерно за час до выстрела, о
том, "что его знобит"; "что он, чтобы согреться, думал было выпить рюмку, но
мысль, что от этого, пожалуй, сильнее кровоизлияние, остановила его". "Все
почти в этом роде", - заключил Васин.
- И это вы называете пустяками! - воскликнул я.
- Где же я называл? Я только не снял копии. Но хоть и не пустяки, а
дневник действительно довольно обыкновенный, или, вернее, естественный, то
есть именно такой, какой должен быть в этом случае...
- Но ведь последние мысли, последние мысли!
- Последние мысли иногда бывают чрезвычайно ничтожны. Один такой же
самоубийца именно жалуется в таком ж
Отчего ты так покраснела, сестра? Ну вот еще пуще теперь! Ну хорошо, а
все-таки я этого князька на дуэль вызову за пощечину Версилову в Эмсе. Если
Версилов был прав с Ахмаковой, так тем паче.
- Брат, опомнись, что ты!
- Благо в суде теперь дело кончено... Ну вот, теперь побледнела.
- Да князь и не пойдет с тобой, - улыбнулась сквозь испуг бледною
улыбкой Лиза.
- Тогда я публично осрамлю его. Что с тобой, Лиза? Она до того
побледнела, что не могла стоять на ногах и опустилась на диван.
- Лиза! - послышался снизу зов матери.
Она оправилась и встала; она ласково мне улыбалась.
- Брат, оставь эти пустяки или пережди до времени, пока многое узнаешь:
ты ужасно как мало знаешь.
- Я буду помнить, Лиза, что ты побледнела, когда услышала, что я пойду
на дуэль!
- Да, да, вспомни и об этом! - улыбнулась она еще раз на прощанье и
сошла вниз.
Я призвал извозчика и с его помощью вытащил из квартиры мои вещи. Никто
из домашних не противоречил мне и не остановил меня. Я не зашел проститься с
матерью, чтоб не встретиться с Версиловым. Когда я уже уселся на извозчика,
у меня вдруг мелькнула мысль.
- На Фонтанку, к Семеновскому мосту, - скомандовал я внезапно и
отправился опять к Васину.
II.
Мне вдруг подумалось, что Васин уже знает о Крафте и, может быть, во
сто раз больше меня; точно так и вышло. Васин тотчас же и обязательно мне
сообщил все подробности, без большого, впрочем, жару; я заключил, что он
утомился, да и впрямь так было. Он сам был утром у Крафта. Крафт застрелился
из револьвера (из того самого) вчера, уже в полные сумерки, что явствовало
из его дневника. Последняя отметка сделана была в дневнике перед самым
выстрелом, и он замечает в ней, что пишет почти в темноте, едва разбирая
буквы; свечку же зажечь не хочет, боясь оставить после себя пожар. "А
зажечь, чтоб пред выстрелом опять потушить, как и жизнь мою, не хочу", -
странно прибавил он чуть не в последней строчке. Этот предсмертный дневник
свой он затеял еще третьего дня, только что воротился в Петербург, еще до
визита к Дергачеву; после же моего ухода вписывал в него каждые четверть
часа; самые же последние три-четыре заметки записывал в каждые пять минут. Я
громко удивился тому, что Васин, имея этот дневник столько времени перед
глазами (ему дали прочитать его), не снял копии, тем более что было не более
листа кругом и заметки все короткие, - "хотя бы последнюю-то страничку!"
Васин с улыбкою заметил мне, что он и так помнит, притом заметки без всякой
системы, о всем, что на ум взбредет. Я стал было убеждать, что это-то в
данном случае и драгоценно, но бросил и стал приставать, чтоб он что-нибудь
припомнил, и он припомнил несколько строк, примерно за час до выстрела, о
том, "что его знобит"; "что он, чтобы согреться, думал было выпить рюмку, но
мысль, что от этого, пожалуй, сильнее кровоизлияние, остановила его". "Все
почти в этом роде", - заключил Васин.
- И это вы называете пустяками! - воскликнул я.
- Где же я называл? Я только не снял копии. Но хоть и не пустяки, а
дневник действительно довольно обыкновенный, или, вернее, естественный, то
есть именно такой, какой должен быть в этом случае...
- Но ведь последние мысли, последние мысли!
- Последние мысли иногда бывают чрезвычайно ничтожны. Один такой же
самоубийца именно жалуется в таком ж