бы покрывалась страшная неправда гнусной совести человеческой.
Вся кощунственная мерзость этого вопиющего злоупотребления именем
божиим была всем узрима до очевидности; но... дело, обставленное с его
формальной стороны, не останавливало течения этого "порядка". Ни судить, ни
рядить, ни заступиться за слабого при самом очевидном его угнетении не было
"и времени, ни средств, ни охоты...
Да; я не обмолвился: не было уже и охоты, потому что в этом море стонов
и слез, в котором мне в моей юности пришлось провести столько тяжких дней, -
отупевало чувство, и если порою когда и шевелилось слабое сострадание, то
его тотчас же подавляло сознание полнейшего бессилия помочь этому
ужаснейшему, раздирающему горю целой толпы завывавших у стен палаты матерей
и рвавших свои пейсы отцов.
Ужасные картины, повторяясь изо дня в день, притупляли
впечатлительность даже и в не злом и в доступном состраданию сердце.
"Привычка - чудовище".
Но как нет правил без исключения, то и тут, в этой тягостной полосе
моих ранних воспоминаний, есть одно исключение, с которым для меня
соединяется самое светлое воспоминание о небольшом и, конечно, неважном, но,
по моему мнению, в высшей степени замечательном я оригинальном происшествии,
бросающем мягкий и теплый луч света на меркнущую в людской памяти личность
благодушнейшего иерарха русской церкви, покойного митрополита Киевского
Филарета Амфитеатрова.
Может статься, что читатель будет немножко удивлен: кое общение
митрополиту с жидовским набором?! И впрямь есть чему удивляться; но чем это
кажется удивительнее, тем должно быть интереснее, и ради этого-то интереса я
приглашаю читателя терпеливо последовать за мною до конца моего небольшого
рассказа.
^TIII^U
А. К. Ключарев, невзирая на мои юные тогда годы, назначил меня к
производству набора. Дело это, не требующее никаких так называемых "высших
соображений", требует, однако, много усилий. Целые дни, иногда с раннего
утра до самых сумерек (при огне рекрут не осматривали) надо было безвыходно
сидеть в присутствии, чтобы разъяснять очередные положения приводимых лиц и
представлять объяснения по бесчисленным жалобам, а также подводить законы,
приличествующие разрешению того или другого случая. А чуть закрывалось
присутствие, начиналась самая горячая подготовительная канцелярская работа к
следующему дню. Надо было принять объявления, сообразить их с учетами и
очередными списками; отослать обмундировочные и порционные деньги; выдать
квитанции и рассмотреть целые горы ежедневно в великом множестве поступавших
запутаннейших жалоб и каверзнейших доносов.
Канцелярия, состоящая из командированных к этому времени из разных
присутственных мест чиновников, исполняла только то, что составляло
механическую работу, то есть ее дело вписать и записать, выдать, все же
требующее какой-нибудь сообразительности и знания законов лежало на одном
лице - на делопроизводителе. Поэтому к этой мучительной, трудной и
ответственной должности всегда выбирались люди служилые и опытные; ко А. К.
Ключарев, по свойственной ему во многих отношениях непосредственности,
выбрал в эту должность меня - едва лишь начавшего службу и имевшего всего
двадцать один год от роду.
Легко представить: какие усилия я должен был употреблять, чтобы вести в
порядке такое суматошн
Вся кощунственная мерзость этого вопиющего злоупотребления именем
божиим была всем узрима до очевидности; но... дело, обставленное с его
формальной стороны, не останавливало течения этого "порядка". Ни судить, ни
рядить, ни заступиться за слабого при самом очевидном его угнетении не было
"и времени, ни средств, ни охоты...
Да; я не обмолвился: не было уже и охоты, потому что в этом море стонов
и слез, в котором мне в моей юности пришлось провести столько тяжких дней, -
отупевало чувство, и если порою когда и шевелилось слабое сострадание, то
его тотчас же подавляло сознание полнейшего бессилия помочь этому
ужаснейшему, раздирающему горю целой толпы завывавших у стен палаты матерей
и рвавших свои пейсы отцов.
Ужасные картины, повторяясь изо дня в день, притупляли
впечатлительность даже и в не злом и в доступном состраданию сердце.
"Привычка - чудовище".
Но как нет правил без исключения, то и тут, в этой тягостной полосе
моих ранних воспоминаний, есть одно исключение, с которым для меня
соединяется самое светлое воспоминание о небольшом и, конечно, неважном, но,
по моему мнению, в высшей степени замечательном я оригинальном происшествии,
бросающем мягкий и теплый луч света на меркнущую в людской памяти личность
благодушнейшего иерарха русской церкви, покойного митрополита Киевского
Филарета Амфитеатрова.
Может статься, что читатель будет немножко удивлен: кое общение
митрополиту с жидовским набором?! И впрямь есть чему удивляться; но чем это
кажется удивительнее, тем должно быть интереснее, и ради этого-то интереса я
приглашаю читателя терпеливо последовать за мною до конца моего небольшого
рассказа.
^TIII^U
А. К. Ключарев, невзирая на мои юные тогда годы, назначил меня к
производству набора. Дело это, не требующее никаких так называемых "высших
соображений", требует, однако, много усилий. Целые дни, иногда с раннего
утра до самых сумерек (при огне рекрут не осматривали) надо было безвыходно
сидеть в присутствии, чтобы разъяснять очередные положения приводимых лиц и
представлять объяснения по бесчисленным жалобам, а также подводить законы,
приличествующие разрешению того или другого случая. А чуть закрывалось
присутствие, начиналась самая горячая подготовительная канцелярская работа к
следующему дню. Надо было принять объявления, сообразить их с учетами и
очередными списками; отослать обмундировочные и порционные деньги; выдать
квитанции и рассмотреть целые горы ежедневно в великом множестве поступавших
запутаннейших жалоб и каверзнейших доносов.
Канцелярия, состоящая из командированных к этому времени из разных
присутственных мест чиновников, исполняла только то, что составляло
механическую работу, то есть ее дело вписать и записать, выдать, все же
требующее какой-нибудь сообразительности и знания законов лежало на одном
лице - на делопроизводителе. Поэтому к этой мучительной, трудной и
ответственной должности всегда выбирались люди служилые и опытные; ко А. К.
Ключарев, по свойственной ему во многих отношениях непосредственности,
выбрал в эту должность меня - едва лишь начавшего службу и имевшего всего
двадцать один год от роду.
Легко представить: какие усилия я должен был употреблять, чтобы вести в
порядке такое суматошн