- Нехорошо, - сказала она, - человек ничевошный, над ним грех смеяться:
у него есть ангел, который видит лицо.
- Да что же делать, когда этот человек никуда не годится.
- Это не ваше дело: так бог его создал.
- Да он и в бога-то не верит.
- А господь с ним - глуп, так и не верит, и без него дело обойдется,
ангел у него все-таки есть и о нем убивается.
- Ну уж будто и убивается?
- Конечно! Он к нему приставлен и соблюдет. Вы как думаете: ведь чем
плоше человек, тем ангел к нему умней ставится, чтобы довел до дела. Это и
ему в заслугу.
- Ну да, вы как заведете о дураке, так никогда не кончите. Это у вас
самые милые люди.
Она слегка обиделась, начала тыкать пальцем в рассыпанные детьми на
скатерти крошки и с дрожанием в голосе докончила:
- Что они вам мешают, дурачки! их бог послал, терпеть их надо, может
быть он определится к такой цели, какой все вы ему и не выдумаете.
- А вы этому верите?
- Я? почему же? верю и уповаю... А вот вам тогда и будет стыдно!
"Вот она, - думаю, - наша мать Федорушка, распредобрая, распретолстая,
что во все края протянулася и всем ласково улыбнулася.
Украшайся добротою, если другим нечем".
Няня казалась немножко расстроена, и с нею больше не спорили и теплой
веры ее не огорчали, тем более что никто не думал, что всей этой истории еще
не конец и что о Шерамуре, долго спустя, получатся новейшие и притом самые
интересные известия.
^TГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ^U
Прошло около двух лет; в Герцеговине кто-то встряхнул старые счеты, и
пошла кровь. Было и не до Шерамура. У нас шли споры о том, как мы исполнили
наше призвание. Ничего не понимая в политике, я не принимал в этих спорах
никакого участия. Но с окончанием войны я разделял нетерпеливые ожидания
многих, чтобы скорее начинала дешеветь страшно вздорожавшая провизия. Под
влиянием этих нетерпеливых, но тщетных ожиданий я, бывало, как возвращаюсь с
прогулки, сейчас же обращаюсь к этажерке, где в заветном уголке на полочке
поджидает меня докучная книжка с постоянно возрастающей "передержкой". И вот
раз, сунувшись в этот уголок, я нахожу какую-то незнакомую мне вещь -
сверток, довольно дурно завернутый в бумагу, - очевидно книга. На бумаге нет
ничьего имени, но есть какие-то расплывшиеся письмена, писанные в самый край
"под теснотку", как пишут неряхи. Начинаю делать опыты, чтобы это прочесть,
и после больших усилий читаю: "долг и за процент ж. в. х.". Больше ничего
нет.
Снимаю бумагу и нахожу книгу Ренана "St. Paul", {"Святой Павел"
(франц.).} но прежде, чем я успел ее развернуть, из нее что-то выпало и
покатилось. Начинаю "искать, шарить по всем местам: что бы это такое
вывалилось? Зову служанку, ищем вдвоем, втроем, все приподнимаем, двигаем
тяжелую мебель и, наконец, находим... Но что? - Находим чистейшего золота
двадцатифранковую французскую монету! Не может же быть, чтобы она валялась
тут исстари: пол метут, натирают, и не могли бы ее не заметить... Нет;
монета положительно сейчас только выпала из книги. Но что это такое? зачем и
кто мог сделать мне такое приношение? Ломаю голову, припоминаю, не положил
ли я ее сам, соображаю то и другое и не прихожу ни к какому результату.
Опять разыскиваю оберточную бумагу и рассматриваю письмена, возлагая на них
последнюю надежду узнать: что это за явление? Ничего более: "долг и за
процент
у него есть ангел, который видит лицо.
- Да что же делать, когда этот человек никуда не годится.
- Это не ваше дело: так бог его создал.
- Да он и в бога-то не верит.
- А господь с ним - глуп, так и не верит, и без него дело обойдется,
ангел у него все-таки есть и о нем убивается.
- Ну уж будто и убивается?
- Конечно! Он к нему приставлен и соблюдет. Вы как думаете: ведь чем
плоше человек, тем ангел к нему умней ставится, чтобы довел до дела. Это и
ему в заслугу.
- Ну да, вы как заведете о дураке, так никогда не кончите. Это у вас
самые милые люди.
Она слегка обиделась, начала тыкать пальцем в рассыпанные детьми на
скатерти крошки и с дрожанием в голосе докончила:
- Что они вам мешают, дурачки! их бог послал, терпеть их надо, может
быть он определится к такой цели, какой все вы ему и не выдумаете.
- А вы этому верите?
- Я? почему же? верю и уповаю... А вот вам тогда и будет стыдно!
"Вот она, - думаю, - наша мать Федорушка, распредобрая, распретолстая,
что во все края протянулася и всем ласково улыбнулася.
Украшайся добротою, если другим нечем".
Няня казалась немножко расстроена, и с нею больше не спорили и теплой
веры ее не огорчали, тем более что никто не думал, что всей этой истории еще
не конец и что о Шерамуре, долго спустя, получатся новейшие и притом самые
интересные известия.
^TГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ^U
Прошло около двух лет; в Герцеговине кто-то встряхнул старые счеты, и
пошла кровь. Было и не до Шерамура. У нас шли споры о том, как мы исполнили
наше призвание. Ничего не понимая в политике, я не принимал в этих спорах
никакого участия. Но с окончанием войны я разделял нетерпеливые ожидания
многих, чтобы скорее начинала дешеветь страшно вздорожавшая провизия. Под
влиянием этих нетерпеливых, но тщетных ожиданий я, бывало, как возвращаюсь с
прогулки, сейчас же обращаюсь к этажерке, где в заветном уголке на полочке
поджидает меня докучная книжка с постоянно возрастающей "передержкой". И вот
раз, сунувшись в этот уголок, я нахожу какую-то незнакомую мне вещь -
сверток, довольно дурно завернутый в бумагу, - очевидно книга. На бумаге нет
ничьего имени, но есть какие-то расплывшиеся письмена, писанные в самый край
"под теснотку", как пишут неряхи. Начинаю делать опыты, чтобы это прочесть,
и после больших усилий читаю: "долг и за процент ж. в. х.". Больше ничего
нет.
Снимаю бумагу и нахожу книгу Ренана "St. Paul", {"Святой Павел"
(франц.).} но прежде, чем я успел ее развернуть, из нее что-то выпало и
покатилось. Начинаю "искать, шарить по всем местам: что бы это такое
вывалилось? Зову служанку, ищем вдвоем, втроем, все приподнимаем, двигаем
тяжелую мебель и, наконец, находим... Но что? - Находим чистейшего золота
двадцатифранковую французскую монету! Не может же быть, чтобы она валялась
тут исстари: пол метут, натирают, и не могли бы ее не заметить... Нет;
монета положительно сейчас только выпала из книги. Но что это такое? зачем и
кто мог сделать мне такое приношение? Ломаю голову, припоминаю, не положил
ли я ее сам, соображаю то и другое и не прихожу ни к какому результату.
Опять разыскиваю оберточную бумагу и рассматриваю письмена, возлагая на них
последнюю надежду узнать: что это за явление? Ничего более: "долг и за
процент