Рассказы и повести


рович, - с каких пор вы сделались поэтом?
Бобров не мог понять, в чем дело, но только видел, что что-то неладно.
- Как, что изволите... какой поэт? - спросил он вместо ответа у
Перского.
- Да как же: кто пишет стихи, ведь тех называют поэтами. Ну, так и вы
поэт, если стали сочинять стихи.
Андрей Петрович совсем сбился с толку.
- Что такое... стихи...
Но он взглянул в бумагу, которую подал в сложенном виде, и увидал в ней
действительно какие-то беззаконно неровные строчки.
- Что же это такое?!
- Не знаю, - отвечал Перский и стал вслух читать Андрею Петровичу его
рапорт.
Бобров чрезвычайно сконфузился и взволновался до слез, так что Перскии,
окончив чтение, должен был его успокоивать.
После этого был найден автор стихотворения - это был кадет Рылеев, на
которого добрейший Бобров тут же сгоряча излил все свое негодование,
поскольку он был способен к гневу. А Бобров при всем своем бесконечном
незлобии был вспыльчив, и "попасть в стихи" ему показалось за ужасную обиду.
Он не столько сердился на Рылеева, как вопиял:
- Нет, за что! Я только желаю знать - за что ты меня, разбойник,
осрамил!
Рылеев был тронут непредвидимою им горестью всеми любимого старика и
просил у Боброва прощения с глубоким раскаянием. Андрей Петрович плакал и
всхлипывал, вздрагивая всем своим тучным телом. Он был слезлив, или,
по-кадетски говоря, был "плакса" и "слезомойка". Чуть бы что ни случилось в
немножко торжественном или в немножко печальном роде, бригадир сейчас же
готов был расплакаться.
Корпусные солдаты говорили о нем, что у него "глаза на мокром месте
вставлены".
Но как ни была ужасна вся история с "Кулакиадою", Бобров, конечно,
все-таки помирился с совершившимся фактом и простил его, но сказал при том
Рылееву назидательную речь, что литература вещь дрянная и что занятия ею
никого не приводят к счастию.
Собственно же для Рылеева, говорят, будто старик высказал это в такой
форме, что она имела соотношение с последнею судьбою покойного поэта,
которого добрый Бобров ласкал и особенно любил, как умного и бойкого кадета.
"Последний архимандрит", который не ладил с генералом Муравьевым и
однажды заставил его замолчать, был архимандрит Ириней, впоследствии
епископ, архиерействовавший в Сибири и перессорившийся там с гражданскими
властями, а потом скончавшийся в помрачении рассудка.

^TПРИМЕЧАНИЯ^U

Печатается по тексту: Н. С. Лесков, Собрание сочинений, т. 2, СПб.,
1889, стр. 61-100 (в цикле "Праведники"). Впервые - "Исторический вестник",
1880, Э 1, стр. 112-138. В сокращенном виде перепечатано в "Детском чтении",
1880, Э 4, стр. 11-30, и полностью - в сборнике рассказов Лескова - "Три
праведника и один Шерамур", 1880, стр. 82-130, изд. 2-е, СПб., 1886, стр. 81
- 130 (см. сноску на стр. 639).
Непосредственными дополнениями к рассказу являются три статьи Лескова:
"Один из трех праведников. (К портрету Андрея Петровича Боброва)" -
"Исторический вестник", 1885, Э 1, стр. 80-85; "Кадетский монастырь в
старости. (К истории "Кадетского монастыря")" - там же, 1885, Э 4, стр.
111-131 (обработанные Лесковым воспоминания старого кадета); "О находке
настоящего портрета Боброва. (Письмо в редакцию)". - "Новое время", 1889, 7
апреля, Э 4708, стр. 2. Из этих трех статей в настоящем изда