равственною доблестию. Со смертью
Кулакова, при всей строгости досмотра со стороны бригадира Боброва, "просел
кисель" и "тертый картофель потерял свою густоту". Особенно повредился
картофель, составлявший важный элемент при кадетском столе. После Кулакова
картофель не полз меланхолически, сходя с ложки на тарелки кадет, но лился и
"лопотал". Бобров видел это и огорчался - даже, случалось, дрался с
поварами, но никак не мог добиться секрета стирать картофель так, чтобы он
был "как масло". Секрет этот, быть может, навсегда утрачен вместе с
Кулаковым, и потому понятно, что Кулакова в корпусе сильно вспоминали, и
вспоминали добром. Находившийся тогда в числе кадет Кондратий Федорович
Рылеев (f 14-го июля 1826 года), видя скорбь Боброва и ценя утрату Кулакова
для всего заведения, написал по этому случаю комическую поэму в двух песнях,
под заглавием "Кулакиада". Поэма, исчислив заслуги и доблести Кулакова,
описывает его смерть у плиты и его погребение, а затем она оканчивалась
следующим воззванием к Андрею Петровичу Боброву:
Я знаю то, что не достоин
Вещать о всех делах твоих:
Я не поэт, я просто воин, -
В моих устах нескладен стих,
Но ты, о мудрый, знаменитый
Царь кухни, мрачных погребов,
Топленым жиром весь облитый,
Единственный герой Бобров!
Не осердися на поэта,
Тебя который воспевал,
И знай - у каждого кадета
Ты тем навек бессмертен стал.
Прочтя стихи сии, потомки,
Бобров, воспомнут о тебе, {*}
Твои дела воспомнут громки
И вспомнят, может быть, о мне.
{* Вариант: Воспомнут, мудрый, о тебе. (Прим. автора.)}
Таков и есть Бобров на его единственном карандашевом портрете, "царь
кухни, мрачных погребов", "топленым жиром весь облитый, единственный герой
Бобров".
И еще один анекдот. -
Бобров ежедневно являлся к директору корпуса Михаилу Степановичу
Перскому рапортовать "о благополучии". Рапорты эти, разумеется, чисто
формальные, писались всегда на листе обыкновенной бумаги и затем
складывались вчетверо и клались Боброву за кокарду треуголки. Бригадир брал
шляпу и шел к Перскому, но так как в корпусе всем было до Боброва дело, то
он по дороге часто останавливался для каких-нибудь распоряжений, а имея
слабость горячиться и пылить, Бобров часто бросал свою шляпу или забывал ее,
а потом снова ее брал и шел далее.
Зная такую привычку Боброва, кадеты подшутили над своим "дедушкой"
шутку: они переписали "Кулакиаду" на такой самый лист бумаги, на каком у
Андрея Петровича писались рапорты по начальству, и, сложив лист тем же
форматом, как складывал Бобров свои рапорты, кадеты всунули рылеевское
стихотворение в треуголку Боброва, а рапорт о "благополучии" вынули и
спрятали.
Бобров не заметил подмена и явился к Перскому, который Андрея Петровича
очень уважал, но все-таки был ему начальник и держал свой тон.
Михаил Степанович развернул лист и, увидав стихотворение вместо
рапорта, рассмеялся и спросил:
- Что это, Андрей Пет
Кулакова, при всей строгости досмотра со стороны бригадира Боброва, "просел
кисель" и "тертый картофель потерял свою густоту". Особенно повредился
картофель, составлявший важный элемент при кадетском столе. После Кулакова
картофель не полз меланхолически, сходя с ложки на тарелки кадет, но лился и
"лопотал". Бобров видел это и огорчался - даже, случалось, дрался с
поварами, но никак не мог добиться секрета стирать картофель так, чтобы он
был "как масло". Секрет этот, быть может, навсегда утрачен вместе с
Кулаковым, и потому понятно, что Кулакова в корпусе сильно вспоминали, и
вспоминали добром. Находившийся тогда в числе кадет Кондратий Федорович
Рылеев (f 14-го июля 1826 года), видя скорбь Боброва и ценя утрату Кулакова
для всего заведения, написал по этому случаю комическую поэму в двух песнях,
под заглавием "Кулакиада". Поэма, исчислив заслуги и доблести Кулакова,
описывает его смерть у плиты и его погребение, а затем она оканчивалась
следующим воззванием к Андрею Петровичу Боброву:
Я знаю то, что не достоин
Вещать о всех делах твоих:
Я не поэт, я просто воин, -
В моих устах нескладен стих,
Но ты, о мудрый, знаменитый
Царь кухни, мрачных погребов,
Топленым жиром весь облитый,
Единственный герой Бобров!
Не осердися на поэта,
Тебя который воспевал,
И знай - у каждого кадета
Ты тем навек бессмертен стал.
Прочтя стихи сии, потомки,
Бобров, воспомнут о тебе, {*}
Твои дела воспомнут громки
И вспомнят, может быть, о мне.
{* Вариант: Воспомнут, мудрый, о тебе. (Прим. автора.)}
Таков и есть Бобров на его единственном карандашевом портрете, "царь
кухни, мрачных погребов", "топленым жиром весь облитый, единственный герой
Бобров".
И еще один анекдот. -
Бобров ежедневно являлся к директору корпуса Михаилу Степановичу
Перскому рапортовать "о благополучии". Рапорты эти, разумеется, чисто
формальные, писались всегда на листе обыкновенной бумаги и затем
складывались вчетверо и клались Боброву за кокарду треуголки. Бригадир брал
шляпу и шел к Перскому, но так как в корпусе всем было до Боброва дело, то
он по дороге часто останавливался для каких-нибудь распоряжений, а имея
слабость горячиться и пылить, Бобров часто бросал свою шляпу или забывал ее,
а потом снова ее брал и шел далее.
Зная такую привычку Боброва, кадеты подшутили над своим "дедушкой"
шутку: они переписали "Кулакиаду" на такой самый лист бумаги, на каком у
Андрея Петровича писались рапорты по начальству, и, сложив лист тем же
форматом, как складывал Бобров свои рапорты, кадеты всунули рылеевское
стихотворение в треуголку Боброва, а рапорт о "благополучии" вынули и
спрятали.
Бобров не заметил подмена и явился к Перскому, который Андрея Петровича
очень уважал, но все-таки был ему начальник и держал свой тон.
Михаил Степанович развернул лист и, увидав стихотворение вместо
рапорта, рассмеялся и спросил:
- Что это, Андрей Пет