Отлично, - думаю, - и с папенькой и с сыночком романсы проводит моя
Леканида Петровна", да сама опять топы-топы да теми же пятами вон.
Узнаю-поузнаю, как это она познакомилась с этим, с молодым-то, - аж
выходит, что жена-то молодого сама над нею сжалилась, навещать ее стала
потихоньку, все это, знаешь, жалеючи ее, что такая будто она дамка
образованная да хорошая; а она, Леканидка, ей, не хуже как мне, и
отблагодарила. Ну, ничего, не мое это, значит, дело; знаю и молчу; даже
еще покрываю этот ее грех, и где следует виду этого не подаю, что знаю.
Прошло опять чуть не с год ли. Леканидка в ту пору жила в Кирпичном
переулке. Собиралась я это на средокрестной неделе говеть и иду этак по
Кирпичному переулку, глянула на дом-то да думаю: как это нехорошо, что мы
с Леканидой Петровной такое время поссорившись; тела и крови готовясь
принять - дай зайду к ней, помирюсь! Захожу. Парад такой в квартире, что
лучше требовать нельзя. Горничная - точно как барышня.
"Доложите, - говорю, - умница, что, мол, кружевница Домна Платоновна
желает их видеть?".
Пошла и выходит, говорит: "Пожалуйте".
Вхожу в гостиную; таково тоже все парадно, и на диване ендит это сама
Леканидка и генералова невестка с ней: обе кофий кушают. Встречает меня
Леканидка будто и ничего, будто со вчера всего только не видались.
Я тоже со всей моей простотой: "Славно, - говорю, - живешь, душечка;
дай бог тебе и еще лучше".
А она с той что-то вдруг и залопотала по-французски. Не понимаю я
ничего по-ихнему. Сижу, как дура, глазею по комнате, да и зевать стала.
"Ах, - говорит вдруг Леканидка, - не хотите ли вы. Домна Платоновна,
кофию?"
"Отчего ж, - говорю, - позвольте чашечку".
Она это сейчас звонит в серебряный колокольчик и приказывает своей
девке: "Даша, - говорит, - напойте Домну Платоновну кофием".
Я, дура, этого тогда сразу-то и не поняла хорошенько, что такое значит
_напойте_; только смотрю, так минут через десять эта самая ее Дашка входит
опять и докладывает: "Готово, - говорит, - сударыня".
"Хорошо, - говорит ей в ответ Леканидка, да и оборачивается ко мне: -
Подите, - говорит, - Домна Платоновна: она вас напоит.".
Ух, уж на это меня взорвало! Сверзну я ее, подумала себе, но
удержалась. Встала и говорю: "Нет, покорно вас благодарю, Леканида
Петровна, на вашем угощении. У меня, - говорю, - хоть я и бедная женщина,
а у меня и свой кофий есть".
"Что ж, - говорит, - это вы так рассердились?"
"А то, - прямо ей в глаза говорю, - что вы со мной мою хлеб-соль вместе
кушивали, а меня к своей горничной посылаете: так это мне, разумеется,
обидно".
"Да моя, - говорит, - Даша - честная девушка; ее общество вас
оскорблять не может", - а сама будто, показалось мне, как улыбается.
"Ах ты, змея, - думаю, - я тебя у сердца моего пригрела, так ты теперь
и по животу ползешь!" "Я, - говорю, - у этой девицы чести ее нисколько не
снимаю, ну только не вам бы, - говорю, - Леканида Петровна, меня с своими
прислугами за один стол сажать".
"А отчего это, - спрашивает, - так. Домна Платоновна, не мне?"
"А потому, - говорю, - матушка, что вспомни, что ты была, и посмотри,
что ты есть и кому ты всем этим обязана".
"Очень, - говорит, - помню, что была я честной женщиной, а теперь я
дрянь и обязана этим вам, вашей доброте, Домна Платоновна".
"И точно, - отвечаю, - речь тво
Леканида Петровна", да сама опять топы-топы да теми же пятами вон.
Узнаю-поузнаю, как это она познакомилась с этим, с молодым-то, - аж
выходит, что жена-то молодого сама над нею сжалилась, навещать ее стала
потихоньку, все это, знаешь, жалеючи ее, что такая будто она дамка
образованная да хорошая; а она, Леканидка, ей, не хуже как мне, и
отблагодарила. Ну, ничего, не мое это, значит, дело; знаю и молчу; даже
еще покрываю этот ее грех, и где следует виду этого не подаю, что знаю.
Прошло опять чуть не с год ли. Леканидка в ту пору жила в Кирпичном
переулке. Собиралась я это на средокрестной неделе говеть и иду этак по
Кирпичному переулку, глянула на дом-то да думаю: как это нехорошо, что мы
с Леканидой Петровной такое время поссорившись; тела и крови готовясь
принять - дай зайду к ней, помирюсь! Захожу. Парад такой в квартире, что
лучше требовать нельзя. Горничная - точно как барышня.
"Доложите, - говорю, - умница, что, мол, кружевница Домна Платоновна
желает их видеть?".
Пошла и выходит, говорит: "Пожалуйте".
Вхожу в гостиную; таково тоже все парадно, и на диване ендит это сама
Леканидка и генералова невестка с ней: обе кофий кушают. Встречает меня
Леканидка будто и ничего, будто со вчера всего только не видались.
Я тоже со всей моей простотой: "Славно, - говорю, - живешь, душечка;
дай бог тебе и еще лучше".
А она с той что-то вдруг и залопотала по-французски. Не понимаю я
ничего по-ихнему. Сижу, как дура, глазею по комнате, да и зевать стала.
"Ах, - говорит вдруг Леканидка, - не хотите ли вы. Домна Платоновна,
кофию?"
"Отчего ж, - говорю, - позвольте чашечку".
Она это сейчас звонит в серебряный колокольчик и приказывает своей
девке: "Даша, - говорит, - напойте Домну Платоновну кофием".
Я, дура, этого тогда сразу-то и не поняла хорошенько, что такое значит
_напойте_; только смотрю, так минут через десять эта самая ее Дашка входит
опять и докладывает: "Готово, - говорит, - сударыня".
"Хорошо, - говорит ей в ответ Леканидка, да и оборачивается ко мне: -
Подите, - говорит, - Домна Платоновна: она вас напоит.".
Ух, уж на это меня взорвало! Сверзну я ее, подумала себе, но
удержалась. Встала и говорю: "Нет, покорно вас благодарю, Леканида
Петровна, на вашем угощении. У меня, - говорю, - хоть я и бедная женщина,
а у меня и свой кофий есть".
"Что ж, - говорит, - это вы так рассердились?"
"А то, - прямо ей в глаза говорю, - что вы со мной мою хлеб-соль вместе
кушивали, а меня к своей горничной посылаете: так это мне, разумеется,
обидно".
"Да моя, - говорит, - Даша - честная девушка; ее общество вас
оскорблять не может", - а сама будто, показалось мне, как улыбается.
"Ах ты, змея, - думаю, - я тебя у сердца моего пригрела, так ты теперь
и по животу ползешь!" "Я, - говорю, - у этой девицы чести ее нисколько не
снимаю, ну только не вам бы, - говорю, - Леканида Петровна, меня с своими
прислугами за один стол сажать".
"А отчего это, - спрашивает, - так. Домна Платоновна, не мне?"
"А потому, - говорю, - матушка, что вспомни, что ты была, и посмотри,
что ты есть и кому ты всем этим обязана".
"Очень, - говорит, - помню, что была я честной женщиной, а теперь я
дрянь и обязана этим вам, вашей доброте, Домна Платоновна".
"И точно, - отвечаю, - речь тво