у и глядя в потолок. -
Да как! Уехал бы в деревню.
- Что ж тебе мешает?
- План не кончен. Потом я бы уехал не один, а с женой.
- А! вот что! Ну, с богом. Чего ж ты ждешь? Еще года три - четыре,
никто за тебя не пойдет...
- Что делать, не судьба! - сказал Обломов, вздохнув. - Состояние не
позволяет!
- Помилуй, а Обломовка? Триста душ!
- Так что ж? Чем тут жить, с женой?
- Вдвоем, чем жить!
- А дети пойдут?
- Детей воспитаешь, сами достанут; умей направить их так...
- Нет, что из дворян делать мастеровых! - сухо перебил Обломов. - Да и
кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится - с женой вдвоем, а в
самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в дом.
Загляну в любое семейство: родственницы не родственницы и не экономки; если
не живут, так ходят каждый день кофе пить, обедать... Как же прокормить с
тремя стами душ такой пансион?
- Ну хорошо; пусть тебе подарили бы еще триста тысяч, что б ты сделал?
- спрашивал Штольц с сильно задетым любопытством.
- Сейчас же в ломбард, - сказал Обломов, - и жил бы процентами.
- Там мало процентов; отчего ж бы куда-нибудь в компанию, вот хоть в
нашу?
- Нет, Андрей, меня не надуешь.
- Как: ты бы и мне не поверил?
- Ни за что; не то что тебе, а все может случиться: ну, как лопнет,
вот я и без гроша. То ли дело в банк?
- Ну хорошо; что ж бы ты стал делать?
- Ну, приехал бы я в новый, покойно устроенный дом... В окрестности
жили бы добрые соседи, ты, например... Да нет, ты не усидишь на одном
месте...
- А ты разве усидел бы всегда? Никуда бы не поехал?
- Ни за что!
- Зачем же хлопочут строить везде железные дороги, пароходы, если
идеал жизни - сидеть на месте? Подадим-ко, Илья, проект, чтоб остановились;
мы ведь не поедем.
- И без нас много; мало ли управляющих, приказчиков, купцов,
чиновников, праздных путешественников, у которых нет угла? Пусть ездят
себе!
- А ты кто же?
Обломов молчал.
- К какому же разряду общества причисляешь ты себя?
- Спроси Захара, - сказал Обломов.
Штольц буквально исполнил желание Обломова.
- Захар! - закричал он.
Пришел Захар, с сонными глазами.
- Кто это такой лежит? - спросил Штольц.
Захар вдруг проснулся и стороной, подозрительно взглянул на Штольца,
потом на Обломова.
- Как кто? Разве вы не видите?
- Не вижу, - сказал Штольц.
- Что за диковина? Это барин, Илья Ильич.
Он усмехнулся.
- Хорошо, ступай.
- Барин! - повторил Штольц и закатился хохотом.
- Ну, джентльмен, - с досадой поправил Обломов.
- Нет, нет, ты барин! - продолжал с хохотом Штольц.
- Какая же разница? - сказал Обломов. - Джентльмен - такой же барин.
- Джентльмен есть такой барин, - определил Штольц, - который сам
надевает чулки и сам же снимает с себя сапоги.
- Да, англичанин сам, потому что у них не очень много слуг, а
русский...
- Продолжай же дорисовывать мне идеал твоей жизни... Ну, добрые
приятели вокруг; что ж дальше? Как бы ты проводил дни свои?
- Ну вот, встал бы утром, - начал Обломов, подкладывая руки под
затылок, и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был уже в
деревне. - Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, -
говорил он, - одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на
Да как! Уехал бы в деревню.
- Что ж тебе мешает?
- План не кончен. Потом я бы уехал не один, а с женой.
- А! вот что! Ну, с богом. Чего ж ты ждешь? Еще года три - четыре,
никто за тебя не пойдет...
- Что делать, не судьба! - сказал Обломов, вздохнув. - Состояние не
позволяет!
- Помилуй, а Обломовка? Триста душ!
- Так что ж? Чем тут жить, с женой?
- Вдвоем, чем жить!
- А дети пойдут?
- Детей воспитаешь, сами достанут; умей направить их так...
- Нет, что из дворян делать мастеровых! - сухо перебил Обломов. - Да и
кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится - с женой вдвоем, а в
самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в дом.
Загляну в любое семейство: родственницы не родственницы и не экономки; если
не живут, так ходят каждый день кофе пить, обедать... Как же прокормить с
тремя стами душ такой пансион?
- Ну хорошо; пусть тебе подарили бы еще триста тысяч, что б ты сделал?
- спрашивал Штольц с сильно задетым любопытством.
- Сейчас же в ломбард, - сказал Обломов, - и жил бы процентами.
- Там мало процентов; отчего ж бы куда-нибудь в компанию, вот хоть в
нашу?
- Нет, Андрей, меня не надуешь.
- Как: ты бы и мне не поверил?
- Ни за что; не то что тебе, а все может случиться: ну, как лопнет,
вот я и без гроша. То ли дело в банк?
- Ну хорошо; что ж бы ты стал делать?
- Ну, приехал бы я в новый, покойно устроенный дом... В окрестности
жили бы добрые соседи, ты, например... Да нет, ты не усидишь на одном
месте...
- А ты разве усидел бы всегда? Никуда бы не поехал?
- Ни за что!
- Зачем же хлопочут строить везде железные дороги, пароходы, если
идеал жизни - сидеть на месте? Подадим-ко, Илья, проект, чтоб остановились;
мы ведь не поедем.
- И без нас много; мало ли управляющих, приказчиков, купцов,
чиновников, праздных путешественников, у которых нет угла? Пусть ездят
себе!
- А ты кто же?
Обломов молчал.
- К какому же разряду общества причисляешь ты себя?
- Спроси Захара, - сказал Обломов.
Штольц буквально исполнил желание Обломова.
- Захар! - закричал он.
Пришел Захар, с сонными глазами.
- Кто это такой лежит? - спросил Штольц.
Захар вдруг проснулся и стороной, подозрительно взглянул на Штольца,
потом на Обломова.
- Как кто? Разве вы не видите?
- Не вижу, - сказал Штольц.
- Что за диковина? Это барин, Илья Ильич.
Он усмехнулся.
- Хорошо, ступай.
- Барин! - повторил Штольц и закатился хохотом.
- Ну, джентльмен, - с досадой поправил Обломов.
- Нет, нет, ты барин! - продолжал с хохотом Штольц.
- Какая же разница? - сказал Обломов. - Джентльмен - такой же барин.
- Джентльмен есть такой барин, - определил Штольц, - который сам
надевает чулки и сам же снимает с себя сапоги.
- Да, англичанин сам, потому что у них не очень много слуг, а
русский...
- Продолжай же дорисовывать мне идеал твоей жизни... Ну, добрые
приятели вокруг; что ж дальше? Как бы ты проводил дни свои?
- Ну вот, встал бы утром, - начал Обломов, подкладывая руки под
затылок, и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был уже в
деревне. - Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, -
говорил он, - одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на