ждаюсь, что вы
любите меня, как не любили ни отца, ни тетку, ни...
- Ни собачонку, - сказала она и засмеялась.
- Верьте же мне, - заключила она, - как я вам верю, и не сомневайтесь,
не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз
назвала своим, того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды
нет, что я молода, но... Знаете ли, - сказала она с уверенностью в голосе,
- в месяц, с тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как
будто прочла большую книгу, так, про себя, понемногу... Не сомневайтесь
же...
- Не могу не сомневаться, - перебил он, - не требуйте этого. Теперь,
при вас, я уверен во всем: ваш взгляд, голос, все говорит. Вы смотрите на
меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но
когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и
мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю.
Что это?
- А я верю вам: отчего же? - спросила она.
- Еще бы вы не верили! Перед вами сумасшедший, зараженный страстью! В
глазах моих вы видите, я думаю, себя, как в зеркале. Притом вам двадцать
лет; посмотрите на себя: может ли мужчина, встретя вас, не заплатить вам
дань удивления... хотя взглядом? А знать вас, слушать, глядеть на вас
подолгу, любить - о, да тут с ума сойдешь! А вы так ровны, покойны; и если
пройдут сутки, двое и я не услышу от вас "люблю...", здесь начинается
тревога...
Он указал на сердце.
- Люблю, люблю, люблю - вот вам на трое суток запаса! - сказала она,
вставая со скамьи.
- Вы все шутите, а мне-то каково! - вздохнув, заметил он, спускаясь с
нею с горы.
Так разыгрывался между ними все тот же мотив в разнообразных
варьяциях. Свидания, разговоры - все это была одна песнь, одни звуки, один
свет, который горел ярко, и только преломлялись и дробились лучи его на
розовые, на зеленые, на палевые и трепетали в окружавшей их атмосфере.
Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел один, мотив
звучал все тот же.
И он, и она прислушивались к этим звукам, уловляли их и спешили
выпевать, что каждый слышит, друг перед другом, не подозревая, что завтра
зазвучат другие звуки, явятся иные лучи, и забывая на другой день, что
вчера было пение другое.
Она одевала излияния сердца в те краски, какими горело ее воображение
в настоящий момент, и веровала, что они верны природе, и спешила в невинном
и бессознательном кокетстве явиться в прекрасном уборе перед глазами своего
друга.
Он веровал еще больше в эти волшебные звуки, в обаятельный свет и
спешил предстать перед ней во всеоружии страсти, показать ей весь блеск и
всю силу огня, который пожирал его душу.
Они не лгали ни перед собой, ни друг другу: они выдавали то, что
говорило сердце, а голос его проходил чрез воображение.
Обломову нужды, в сущности, не было, являлась ли Ольга Корделией и
осталась ли бы верна этому образу или пошла бы новой тропой и преобразилась
в другое видение, лишь бы она являлась в тех же красках и лучах, в каких
она жила в его сердце, лишь бы ему было хорошо.
И Ольга не справлялась, поднимет ли страстный друг ее перчатку, если б
она бросила ее в пасть ко льву, бросится ли для нее в бездну, лишь бы она
видела симптомы этой страсти, лишь бы он оставался верен идеалу мужчины, и
притом мужчины, просыпающегося чрез нее к жизни, лишь бы от луча ее
взгляда, от ее улыбки горел огонь бодрости в не
любите меня, как не любили ни отца, ни тетку, ни...
- Ни собачонку, - сказала она и засмеялась.
- Верьте же мне, - заключила она, - как я вам верю, и не сомневайтесь,
не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз
назвала своим, того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды
нет, что я молода, но... Знаете ли, - сказала она с уверенностью в голосе,
- в месяц, с тех пор, как знаю вас, я много передумала и испытала, как
будто прочла большую книгу, так, про себя, понемногу... Не сомневайтесь
же...
- Не могу не сомневаться, - перебил он, - не требуйте этого. Теперь,
при вас, я уверен во всем: ваш взгляд, голос, все говорит. Вы смотрите на
меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но
когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и
мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю.
Что это?
- А я верю вам: отчего же? - спросила она.
- Еще бы вы не верили! Перед вами сумасшедший, зараженный страстью! В
глазах моих вы видите, я думаю, себя, как в зеркале. Притом вам двадцать
лет; посмотрите на себя: может ли мужчина, встретя вас, не заплатить вам
дань удивления... хотя взглядом? А знать вас, слушать, глядеть на вас
подолгу, любить - о, да тут с ума сойдешь! А вы так ровны, покойны; и если
пройдут сутки, двое и я не услышу от вас "люблю...", здесь начинается
тревога...
Он указал на сердце.
- Люблю, люблю, люблю - вот вам на трое суток запаса! - сказала она,
вставая со скамьи.
- Вы все шутите, а мне-то каково! - вздохнув, заметил он, спускаясь с
нею с горы.
Так разыгрывался между ними все тот же мотив в разнообразных
варьяциях. Свидания, разговоры - все это была одна песнь, одни звуки, один
свет, который горел ярко, и только преломлялись и дробились лучи его на
розовые, на зеленые, на палевые и трепетали в окружавшей их атмосфере.
Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел один, мотив
звучал все тот же.
И он, и она прислушивались к этим звукам, уловляли их и спешили
выпевать, что каждый слышит, друг перед другом, не подозревая, что завтра
зазвучат другие звуки, явятся иные лучи, и забывая на другой день, что
вчера было пение другое.
Она одевала излияния сердца в те краски, какими горело ее воображение
в настоящий момент, и веровала, что они верны природе, и спешила в невинном
и бессознательном кокетстве явиться в прекрасном уборе перед глазами своего
друга.
Он веровал еще больше в эти волшебные звуки, в обаятельный свет и
спешил предстать перед ней во всеоружии страсти, показать ей весь блеск и
всю силу огня, который пожирал его душу.
Они не лгали ни перед собой, ни друг другу: они выдавали то, что
говорило сердце, а голос его проходил чрез воображение.
Обломову нужды, в сущности, не было, являлась ли Ольга Корделией и
осталась ли бы верна этому образу или пошла бы новой тропой и преобразилась
в другое видение, лишь бы она являлась в тех же красках и лучах, в каких
она жила в его сердце, лишь бы ему было хорошо.
И Ольга не справлялась, поднимет ли страстный друг ее перчатку, если б
она бросила ее в пасть ко льву, бросится ли для нее в бездну, лишь бы она
видела симптомы этой страсти, лишь бы он оставался верен идеалу мужчины, и
притом мужчины, просыпающегося чрез нее к жизни, лишь бы от луча ее
взгляда, от ее улыбки горел огонь бодрости в не