м и он не переставал бы
видеть в ней цель жизни.
И поэтому в мелькнувшем образе Корделии, в огне страсти Обломова
отразилось только одно мгновение, одно эфемерное дыхание любви, одно ее
утро, один прихотливый узор. А завтра, завтра блеснет уже другое, может
быть такое же прекрасное, но все-таки другое...
X
Обломов был в том состоянии, когда человек только что проводил глазами
закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая
взгляда от зари, не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, думая только о
возвращении на завтра тепла и света.
Он лежал на спине и наслаждался последними следами вчерашнего
свидания. "Люблю, люблю, люблю", - дрожало еще в его ушах лучше всякого
пения Ольги; еще на нем покоились последние лучи ее глубокого взгляда. Он
дочитывал в нем смысл, определял степень ее любви и стал было забываться
сном, как вдруг...
Завтра утром Обломов встал бледный и мрачный; на лице следы
бессонницы; лоб весь в морщинах; в глазах нет огня, нет желаний. Гордость,
веселый, бодрый взгляд, умеренная, сознательная торопливость движений
занятого человека - все пропало.
Он вяло напился чаю, не тронул ни одной книги, не присел к столу,
задумчиво закурил сигару и сел на диван. Прежде бы он лег, но теперь отвык
и его даже не тянуло к подушке; однакож он уперся локтем в нее - признак,
намекавший на прежние наклонности.
Он был мрачен, иногда вздыхал, вдруг пожимал плечами, качал с
сокрушением головой.
В нем что-то сильно работает, но не любовь. Образ Ольги перед ним, но
он носится будто в дали, в тумане; без лучей, как чужой ему; он смотрит на
него болезненным взглядом и вздыхает.
"Живи, как бог велит, а не как хочется - правило мудрое, но..." И он
задумался.
"Да, нельзя жить, как хочется, - это ясно, - начал говорить в нем
какой-то угрюмый, строптивый голос, - впадешь в хаос противоречий, которых
не распутает один человеческий ум, как он ни глубок, как ни дерзок! Вчера
пожелал, сегодня достигаешь желаемого страстно, до изнеможения, а
послезавтра краснеешь, что пожелал, потом клянешь жизнь, зачем исполнилось,
- ведь вот что выходит от самостоятельного и дерзкого шагания в жизни, от
своевольного хочу. Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить
счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, - вот жизнь! Кто выдумал,
что она - счастье, наслаждение? Безумцы! "Жизнь есть жизнь, долг, - говорит
Ольга, - обязанность, а обязанность бывает тяжела. Исполнив же долг..." Он
вздохнул.
- Не увидимся с Ольгой... Боже мой! Ты открыл мне глаза и указал долг,
- говорил он, глядя в небо, - где же взять силы? Расстаться! Еще есть
возможность теперь, хотя с болью, зато после не будешь клясть себя, зачем
не расстался? А от нее сейчас придут, она хотела прислать... Она не
ожидает...
Что за причина? Какой ветер вдруг подул на Обломова? Какие облака
нанес? И отчего он поднимает такое печальное иго? А, кажется, вчера еще он
глядел в душу Ольги и видел там светлый мир и светлую судьбу, прочитал свой
и ее гороскоп. Что же случилось?
Должно быть, он поужинал или полежал на спине, и поэтическое
настроение уступило место каким-то ужасам.
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими
звездами, и думать, как завтра будет хорошо поле при утренних светлых
красках! Как весело углубиться в чащу леса и прятаться от жара!.. И вдруг
просыпае
видеть в ней цель жизни.
И поэтому в мелькнувшем образе Корделии, в огне страсти Обломова
отразилось только одно мгновение, одно эфемерное дыхание любви, одно ее
утро, один прихотливый узор. А завтра, завтра блеснет уже другое, может
быть такое же прекрасное, но все-таки другое...
X
Обломов был в том состоянии, когда человек только что проводил глазами
закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая
взгляда от зари, не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, думая только о
возвращении на завтра тепла и света.
Он лежал на спине и наслаждался последними следами вчерашнего
свидания. "Люблю, люблю, люблю", - дрожало еще в его ушах лучше всякого
пения Ольги; еще на нем покоились последние лучи ее глубокого взгляда. Он
дочитывал в нем смысл, определял степень ее любви и стал было забываться
сном, как вдруг...
Завтра утром Обломов встал бледный и мрачный; на лице следы
бессонницы; лоб весь в морщинах; в глазах нет огня, нет желаний. Гордость,
веселый, бодрый взгляд, умеренная, сознательная торопливость движений
занятого человека - все пропало.
Он вяло напился чаю, не тронул ни одной книги, не присел к столу,
задумчиво закурил сигару и сел на диван. Прежде бы он лег, но теперь отвык
и его даже не тянуло к подушке; однакож он уперся локтем в нее - признак,
намекавший на прежние наклонности.
Он был мрачен, иногда вздыхал, вдруг пожимал плечами, качал с
сокрушением головой.
В нем что-то сильно работает, но не любовь. Образ Ольги перед ним, но
он носится будто в дали, в тумане; без лучей, как чужой ему; он смотрит на
него болезненным взглядом и вздыхает.
"Живи, как бог велит, а не как хочется - правило мудрое, но..." И он
задумался.
"Да, нельзя жить, как хочется, - это ясно, - начал говорить в нем
какой-то угрюмый, строптивый голос, - впадешь в хаос противоречий, которых
не распутает один человеческий ум, как он ни глубок, как ни дерзок! Вчера
пожелал, сегодня достигаешь желаемого страстно, до изнеможения, а
послезавтра краснеешь, что пожелал, потом клянешь жизнь, зачем исполнилось,
- ведь вот что выходит от самостоятельного и дерзкого шагания в жизни, от
своевольного хочу. Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить
счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, - вот жизнь! Кто выдумал,
что она - счастье, наслаждение? Безумцы! "Жизнь есть жизнь, долг, - говорит
Ольга, - обязанность, а обязанность бывает тяжела. Исполнив же долг..." Он
вздохнул.
- Не увидимся с Ольгой... Боже мой! Ты открыл мне глаза и указал долг,
- говорил он, глядя в небо, - где же взять силы? Расстаться! Еще есть
возможность теперь, хотя с болью, зато после не будешь клясть себя, зачем
не расстался? А от нее сейчас придут, она хотела прислать... Она не
ожидает...
Что за причина? Какой ветер вдруг подул на Обломова? Какие облака
нанес? И отчего он поднимает такое печальное иго? А, кажется, вчера еще он
глядел в душу Ольги и видел там светлый мир и светлую судьбу, прочитал свой
и ее гороскоп. Что же случилось?
Должно быть, он поужинал или полежал на спине, и поэтическое
настроение уступило место каким-то ужасам.
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими
звездами, и думать, как завтра будет хорошо поле при утренних светлых
красках! Как весело углубиться в чащу леса и прятаться от жара!.. И вдруг
просыпае