рила и пела для него,
чтоб он не сидел повеся нос, опустя веки, чтоб все говорило и пело
беспрестанно в нем самом.
- Приезжай завтра в театр, у нас ложа, - сказала она.
"Вечером, по грязи, этакую даль!" - подумал Обломов, но, взглянув ей в
глаза, отвечал на ее улыбку улыбкой согласия.
- Абонируйся в кресло, - прибавила она, - на той неделе приедут
Маевские; ma tante пригласила их к нам в ложу.
И она глядела ему в глаза, чтоб знать, как он обрадуется.
"Господи! - подумал он в ужасе. - А у меня всего триста рублей денег".
- Вот, попроси барона; он там со всеми знаком, завтра же пошлет за
креслами.
И она опять улыбнулась, и он улыбнулся глядя на нее, и с улыбкой
просил барона; тот, тоже с улыбкой, взялся послать за билетом.
- Теперь в кресле, а потом, когда ты кончишь дела, - прибавила Ольга,
- ты уж займешь по праву место в нашей ложе.
И окончательно улыбнулась, как улыбалась, когда была совершенно
счастлива.
Ух, каким счастьем вдруг пахнуло на него, когда Ольга немного
приподняла завесу обольстительной дали, прикрытой, как цветами, улыбками!
Обломов и про деньги забыл; только когда, на другой день утром, увидел
мелькнувший мимо окон пакет братца, он вспомнил про доверенность и просил
Ивана Матвеевича засвидетельствовать ее в палате. Тот прочитал
доверенность, объявил, что в ней есть один неясный пункт, и взялся
прояснить.
Бумага была вновь переписана, наконец засвидетельствована и отослана
на почту. Обломов с торжеством объявил об этом Ольге и успокоился надолго.
Он радовался, что до получения ответа квартиры приискивать не
понадобится и деньги понемногу заживаются.
"Оно бы и тут можно жить, - думал он, - да далеко от всего, а в доме у
них порядок строгий и хозяйство идет славно".
В самом деле, хозяйство шло отлично. Хотя Обломов держал стол особо,
но глаз хозяйки бодрствовал и над его кухней.
Илья Ильич зашел однажды в кухню и застал Агафью Матвеевну с Анисьей
чуть не в объятиях друг друга.
Если есть симпатия душ, если родственные сердца чуют друг друга
издалека, то никогда это не доказывалось так очевидно, как на симпатии
Агафьи Матвеевны и Анисьи. С первого взгляда, слова и движения они поняли и
оценили одна другую.
По приемам Анисьи, по тому, как она, вооруженная кочергой и тряпкой, с
засученными рукавами, в пять минут привела полгода нетопленную кухню в
порядок, как смахнула щеткой разом пыль с полок, со стен и со стола; какие
широкие размахи делала метлой по полу и по лавкам; как мгновенно выгребла
из печки золу - Агафья Матвеевна оценила, что такое Анисья и какая бы она
великая сподручница была ее хозяйственным распоряжениям. Она дала ей с той
поры у себя место в сердце.
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья
Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей, видит каждое
неловкое движение неповоротливой Акулины; как гремит приказаниями вынуть,
поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много
прикосновением пальца безошибочно решает, сколько курице месяцев от роду,
давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, - она с
удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она,
Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее - не кухня Обломова, где
торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений
устремлена только на то, чтоб подхватить
чтоб он не сидел повеся нос, опустя веки, чтоб все говорило и пело
беспрестанно в нем самом.
- Приезжай завтра в театр, у нас ложа, - сказала она.
"Вечером, по грязи, этакую даль!" - подумал Обломов, но, взглянув ей в
глаза, отвечал на ее улыбку улыбкой согласия.
- Абонируйся в кресло, - прибавила она, - на той неделе приедут
Маевские; ma tante пригласила их к нам в ложу.
И она глядела ему в глаза, чтоб знать, как он обрадуется.
"Господи! - подумал он в ужасе. - А у меня всего триста рублей денег".
- Вот, попроси барона; он там со всеми знаком, завтра же пошлет за
креслами.
И она опять улыбнулась, и он улыбнулся глядя на нее, и с улыбкой
просил барона; тот, тоже с улыбкой, взялся послать за билетом.
- Теперь в кресле, а потом, когда ты кончишь дела, - прибавила Ольга,
- ты уж займешь по праву место в нашей ложе.
И окончательно улыбнулась, как улыбалась, когда была совершенно
счастлива.
Ух, каким счастьем вдруг пахнуло на него, когда Ольга немного
приподняла завесу обольстительной дали, прикрытой, как цветами, улыбками!
Обломов и про деньги забыл; только когда, на другой день утром, увидел
мелькнувший мимо окон пакет братца, он вспомнил про доверенность и просил
Ивана Матвеевича засвидетельствовать ее в палате. Тот прочитал
доверенность, объявил, что в ней есть один неясный пункт, и взялся
прояснить.
Бумага была вновь переписана, наконец засвидетельствована и отослана
на почту. Обломов с торжеством объявил об этом Ольге и успокоился надолго.
Он радовался, что до получения ответа квартиры приискивать не
понадобится и деньги понемногу заживаются.
"Оно бы и тут можно жить, - думал он, - да далеко от всего, а в доме у
них порядок строгий и хозяйство идет славно".
В самом деле, хозяйство шло отлично. Хотя Обломов держал стол особо,
но глаз хозяйки бодрствовал и над его кухней.
Илья Ильич зашел однажды в кухню и застал Агафью Матвеевну с Анисьей
чуть не в объятиях друг друга.
Если есть симпатия душ, если родственные сердца чуют друг друга
издалека, то никогда это не доказывалось так очевидно, как на симпатии
Агафьи Матвеевны и Анисьи. С первого взгляда, слова и движения они поняли и
оценили одна другую.
По приемам Анисьи, по тому, как она, вооруженная кочергой и тряпкой, с
засученными рукавами, в пять минут привела полгода нетопленную кухню в
порядок, как смахнула щеткой разом пыль с полок, со стен и со стола; какие
широкие размахи делала метлой по полу и по лавкам; как мгновенно выгребла
из печки золу - Агафья Матвеевна оценила, что такое Анисья и какая бы она
великая сподручница была ее хозяйственным распоряжениям. Она дала ей с той
поры у себя место в сердце.
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья
Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей, видит каждое
неловкое движение неповоротливой Акулины; как гремит приказаниями вынуть,
поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много
прикосновением пальца безошибочно решает, сколько курице месяцев от роду,
давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, - она с
удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она,
Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее - не кухня Обломова, где
торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений
устремлена только на то, чтоб подхватить