вь?
- К рождеству: это наш приход.
- А читаете что-нибудь?
Она поглядела на него тупо и молчала.
- Книги у вас есть? - спросил он.
- У братца есть, да они не читают. Газеты из трактира берем, так
иногда братец вслух читают... да вот у Ванечки много книг.
- Ужель же вы никогда не отдыхаете?
- Ей-богу, правда!
- И в театре не бываете?
- Братец на святках бывают.
- А вы?
- Когда мне? А ужин как? - спросила она, боком поглядев на него.
- Кухарка может без вас...
- Акулина-то! - с удивлением возразила она. - Как же можно? Что она
сделает без меня? Ужин и к завтрему не поспеет. У меня все ключи.
Молчание. Обломов любовался ее полными, круглыми локтями.
- Как у вас хороши руки, - вдруг сказал Обломов, - можно хоть сейчас
нарисовать.
Она усмехнулась и немного застыдилась.
- Неловко с рукавами, - оправдывалась она, нынче ведь вон какие пошли
платья, рукава все выпачкаешь.
И замолчала. Обломов тоже молчал.
- Вот только домелю кофе, - шептала про себя хозяйка, - сахар буду
колоть. Еще не забыть за корицей послать.
- Вам бы замуж надо выйти, - сказал Обломов, - вы славная хозяйка.
Она усмехнулась и стала пересыпать кофе в большую стеклянную банку.
- Право, - прибавил Обломов.
- Кто меня с детьми-то возьмет? - отвечала она и что-то начала считать
в уме.
- Два десятка... - задумчиво говорила она, - ужели она их все положит?
- И, поставив в шкаф банку, побежала в кухню. А Обломов ушел к себе и стал
читать книгу...
- Какая еще свежая, здоровая женщина и какая хозяйка! Право бы, замуж
ей... - говорил он сам себе и погружался в мысль... об Ольге.
Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность; там
попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется
домой.
А дома уж накрыт стол, и кушанье такое вкусное, подано чисто. Иногда
сквозь двери просунется голая рука с тарелкой - просят попробовать
хозяйского пирога.
- Тихо, хорошо в этой стороне, только скучно! - говорил Обломов,
уезжая в оперу.
Однажды, воротясь поздно из театра, он с извозчиком стучал почти час в
ворота; собака, от скаканья на цепи и лая, потеряла голос. Он иззяб и
рассердился, объявив, что съедет на другой же день. Но и другой, и третий
день, и неделя прошла - он еще не съезжал.
Ему было очень скучно не видеть Ольги в неположенные дни, не слышать
ее голоса, не читать в глазах все той же, неизменяющейся ласки, любви,
счастья.
Зато в положенные дни он жил, как летом, заслушивался ее пения или
глядел ей в глаза; а при свидетелях довольно было ему одного ее взгляда,
равнодушного для всех, но глубокого и знаменательного для него.
По мере того, однакож, как дело подходило к зиме, свидания их
становились реже наедине. К Ильинским стали ездить гости, и Обломову по
целым дням не удавалось сказать с ней двух слов. Они менялись взглядами. Ее
взгляды выражали иногда усталость и нетерпение.
Она с нахмуренными бровями глядела на всех гостей. Обломов раза два
даже соскучился и после обеда однажды взялся было за шляпу.
- Куда? - вдруг с изумлением спросила Ольга, очутясь подле него и
хватая за шляпу.
- Позвольте домой...
- Зачем? - спросила она. Одна бровь у ней лежала выше другой. - Что вы
станете делать?
- Я так... - говорил он, едва тараща глаза от сна
- К рождеству: это наш приход.
- А читаете что-нибудь?
Она поглядела на него тупо и молчала.
- Книги у вас есть? - спросил он.
- У братца есть, да они не читают. Газеты из трактира берем, так
иногда братец вслух читают... да вот у Ванечки много книг.
- Ужель же вы никогда не отдыхаете?
- Ей-богу, правда!
- И в театре не бываете?
- Братец на святках бывают.
- А вы?
- Когда мне? А ужин как? - спросила она, боком поглядев на него.
- Кухарка может без вас...
- Акулина-то! - с удивлением возразила она. - Как же можно? Что она
сделает без меня? Ужин и к завтрему не поспеет. У меня все ключи.
Молчание. Обломов любовался ее полными, круглыми локтями.
- Как у вас хороши руки, - вдруг сказал Обломов, - можно хоть сейчас
нарисовать.
Она усмехнулась и немного застыдилась.
- Неловко с рукавами, - оправдывалась она, нынче ведь вон какие пошли
платья, рукава все выпачкаешь.
И замолчала. Обломов тоже молчал.
- Вот только домелю кофе, - шептала про себя хозяйка, - сахар буду
колоть. Еще не забыть за корицей послать.
- Вам бы замуж надо выйти, - сказал Обломов, - вы славная хозяйка.
Она усмехнулась и стала пересыпать кофе в большую стеклянную банку.
- Право, - прибавил Обломов.
- Кто меня с детьми-то возьмет? - отвечала она и что-то начала считать
в уме.
- Два десятка... - задумчиво говорила она, - ужели она их все положит?
- И, поставив в шкаф банку, побежала в кухню. А Обломов ушел к себе и стал
читать книгу...
- Какая еще свежая, здоровая женщина и какая хозяйка! Право бы, замуж
ей... - говорил он сам себе и погружался в мысль... об Ольге.
Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность; там
попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется
домой.
А дома уж накрыт стол, и кушанье такое вкусное, подано чисто. Иногда
сквозь двери просунется голая рука с тарелкой - просят попробовать
хозяйского пирога.
- Тихо, хорошо в этой стороне, только скучно! - говорил Обломов,
уезжая в оперу.
Однажды, воротясь поздно из театра, он с извозчиком стучал почти час в
ворота; собака, от скаканья на цепи и лая, потеряла голос. Он иззяб и
рассердился, объявив, что съедет на другой же день. Но и другой, и третий
день, и неделя прошла - он еще не съезжал.
Ему было очень скучно не видеть Ольги в неположенные дни, не слышать
ее голоса, не читать в глазах все той же, неизменяющейся ласки, любви,
счастья.
Зато в положенные дни он жил, как летом, заслушивался ее пения или
глядел ей в глаза; а при свидетелях довольно было ему одного ее взгляда,
равнодушного для всех, но глубокого и знаменательного для него.
По мере того, однакож, как дело подходило к зиме, свидания их
становились реже наедине. К Ильинским стали ездить гости, и Обломову по
целым дням не удавалось сказать с ней двух слов. Они менялись взглядами. Ее
взгляды выражали иногда усталость и нетерпение.
Она с нахмуренными бровями глядела на всех гостей. Обломов раза два
даже соскучился и после обеда однажды взялся было за шляпу.
- Куда? - вдруг с изумлением спросила Ольга, очутясь подле него и
хватая за шляпу.
- Позвольте домой...
- Зачем? - спросила она. Одна бровь у ней лежала выше другой. - Что вы
станете делать?
- Я так... - говорил он, едва тараща глаза от сна