Ильичу, легче будет начать уплату немедленно из
дохода; что года в три претензия будет покрыта, между тем как с
наступлением срока, когда документ будет подан ко взысканию, деревня должна
будет поступить в публичную продажу, так как суммы в наличности у Обломова
не имеется и не предвидится.
Обломов понял, в какие тиски попал он, когда все, что присылал Штольц,
стало поступать на уплату долга, а ему оставалось только небольшое
количество денег на прожиток.
Братец спешил окончить эту добровольную сделку с своим должником года
в два, чтоб как-нибудь и что-нибудь не помешало делу, и оттого Обломов
вдруг попал в затруднительное положение.
Сначала это было не очень заметно благодаря его привычке не знать,
сколько у него в кармане денег; но Иван Матвеевич вздумал присвататься к
дочери какого-то лабазника, нанял особую квартиру и переехал.
Хозяйственные размахи Агафьи Матвеевны вдруг приостановились:
осетрина, белоснежная телятина, индейки стали появляться на другой кухне, в
новой квартире Мухоярова.
Там по вечерам горели огни, собирались будущие родные братца,
сослуживцы и Тарантьев; все очутилось там. Агафья Матвеевна и Анисья вдруг
остались с разинутыми ртами и с праздно повисшими руками, над пустыми
кастрюлями и горшками.
Агафья Матвеевна в первый раз узнала, что у ней есть только дом,
огород и цыплята и что ни корица, ни ваниль не растут в ее огороде;
увидела, что на рынках лавочники мало-помалу перестали ей низко кланяться с
улыбкой и что эти поклоны и улыбки стали доставаться новой, толстой,
нарядной кухарке ее братца.
Обломов отдал хозяйке все деньги, оставленные ему братцем на прожиток,
и она месяца три-четыре без памяти по-прежнему молола пудами кофе, толкла
корицу, жарила телятину и индеек, и делала это до последнего дня, в который
истратила последние семь гривен и пришла к нему сказать, что у ней денег
нет.
Он три раза перевернулся на диване от этого известия, потом посмотрел
в ящик к себе: и у него ничего не было. Стал припоминать, куда их дел, и
ничего не припомнил: пошарил на столе рукой, нет ли медных денег, спросил
Захара, тот и во сне не видал. Она пошла к братцу и наивно сказала, что в
доме денег нет.
- А куда вы с вельможей ухлопали тысячу рублей, что я дал ему на
прожитье? - спросил он. - Где же я денег возьму? Ты знаешь, я в законный
брак вступаю: две семьи содержать не могу, а вы с барином-то по одежке
протягивайте ножки.
- Что вы, братец, меня барином попрекаете? - сказала она. - Что он вам
делает? Никого не трогает, живет себе. Не я приманивала его на квартиру: вы
с Михеем Андреичем.
Он дал ей десять рублей и сказал, что больше нет. Но потом, обдумав
дело с кумом в заведении, решил, что так покидать сестру и Обломова нельзя,
что, пожалуй, дойдет дело до Штольца, тот нагрянет, разберет и, чего
доброго, как-нибудь переделает, не успеешь и взыскать долг, даром что
"законное дело": немец, следовательно, продувной!
Он стал давать по пятидесяти рублей в месяц еще, предположив взыскать
эти деньги из доходов Обломова третьего года, но при этом растолковал и
даже побожился сестре, что больше ни гроша не положит, и рассчитал, какой
стол должны они держать, как уменьшить издержки, даже назначил, какие блюда
когда готовить, высчитал, сколько она может получить за цыплят, за капусту,
и решил, что со всем этим можно жить припеваючи.
В первый раз в жизни Агафья Матвеевна задумалась не о хозя
дохода; что года в три претензия будет покрыта, между тем как с
наступлением срока, когда документ будет подан ко взысканию, деревня должна
будет поступить в публичную продажу, так как суммы в наличности у Обломова
не имеется и не предвидится.
Обломов понял, в какие тиски попал он, когда все, что присылал Штольц,
стало поступать на уплату долга, а ему оставалось только небольшое
количество денег на прожиток.
Братец спешил окончить эту добровольную сделку с своим должником года
в два, чтоб как-нибудь и что-нибудь не помешало делу, и оттого Обломов
вдруг попал в затруднительное положение.
Сначала это было не очень заметно благодаря его привычке не знать,
сколько у него в кармане денег; но Иван Матвеевич вздумал присвататься к
дочери какого-то лабазника, нанял особую квартиру и переехал.
Хозяйственные размахи Агафьи Матвеевны вдруг приостановились:
осетрина, белоснежная телятина, индейки стали появляться на другой кухне, в
новой квартире Мухоярова.
Там по вечерам горели огни, собирались будущие родные братца,
сослуживцы и Тарантьев; все очутилось там. Агафья Матвеевна и Анисья вдруг
остались с разинутыми ртами и с праздно повисшими руками, над пустыми
кастрюлями и горшками.
Агафья Матвеевна в первый раз узнала, что у ней есть только дом,
огород и цыплята и что ни корица, ни ваниль не растут в ее огороде;
увидела, что на рынках лавочники мало-помалу перестали ей низко кланяться с
улыбкой и что эти поклоны и улыбки стали доставаться новой, толстой,
нарядной кухарке ее братца.
Обломов отдал хозяйке все деньги, оставленные ему братцем на прожиток,
и она месяца три-четыре без памяти по-прежнему молола пудами кофе, толкла
корицу, жарила телятину и индеек, и делала это до последнего дня, в который
истратила последние семь гривен и пришла к нему сказать, что у ней денег
нет.
Он три раза перевернулся на диване от этого известия, потом посмотрел
в ящик к себе: и у него ничего не было. Стал припоминать, куда их дел, и
ничего не припомнил: пошарил на столе рукой, нет ли медных денег, спросил
Захара, тот и во сне не видал. Она пошла к братцу и наивно сказала, что в
доме денег нет.
- А куда вы с вельможей ухлопали тысячу рублей, что я дал ему на
прожитье? - спросил он. - Где же я денег возьму? Ты знаешь, я в законный
брак вступаю: две семьи содержать не могу, а вы с барином-то по одежке
протягивайте ножки.
- Что вы, братец, меня барином попрекаете? - сказала она. - Что он вам
делает? Никого не трогает, живет себе. Не я приманивала его на квартиру: вы
с Михеем Андреичем.
Он дал ей десять рублей и сказал, что больше нет. Но потом, обдумав
дело с кумом в заведении, решил, что так покидать сестру и Обломова нельзя,
что, пожалуй, дойдет дело до Штольца, тот нагрянет, разберет и, чего
доброго, как-нибудь переделает, не успеешь и взыскать долг, даром что
"законное дело": немец, следовательно, продувной!
Он стал давать по пятидесяти рублей в месяц еще, предположив взыскать
эти деньги из доходов Обломова третьего года, но при этом растолковал и
даже побожился сестре, что больше ни гроша не положит, и рассчитал, какой
стол должны они держать, как уменьшить издержки, даже назначил, какие блюда
когда готовить, высчитал, сколько она может получить за цыплят, за капусту,
и решил, что со всем этим можно жить припеваючи.
В первый раз в жизни Агафья Матвеевна задумалась не о хозя