пора пользоваться им. Начинается жизнь: отдайте мне ваше будущее и
не думайте ни о чем - я ручаюсь за все. Пойдемте к тетке.
Поздно ушел к себе Штольц.
"Нашел свое, - думал он, глядя влюбленными глазами на деревья, на
небо, на озеро, даже на поднимавшийся с воды туман. - Дождался! Столько лет
жажды чувства, терпения, экономии сил души! Как долго я ждал - все
награждено: вот оно, последнее счастье человека!"
Все теперь заслонилось в его глазах счастьем: контора, тележка отца,
замшевые перчатки, замасленные счеты - вся деловая жизнь. В его памяти
воскресла только благоухающая комната его матери, варьяции Герца, княжеская
галерея, голубые глаза, каштановые волосы под пудрой - и все это покрывал
какой-то нежный голос Ольги: он в уме слышал ее пение.
- Ольга - моя жена! - страстно вздрогнув, прошептал он. - Все найдено,
нечего искать, некуда идти больше!
И в задумчивом чаду счастья шел домой, не замечая дороги, улиц...
Ольга долго провожала его глазами, потом открыла окно, несколько минут
дышала ночной прохладой; волнение понемногу улеглось, грудь дышала ровно.
Она устремила глаза на озеро, на даль и задумалась так тихо, так
глубоко, как будто заснула. Она хотела уловить, о чем она думает, что
чувствует, и не могла. Мысли неслись так ровно, как волны, кровь струилась
так плавно в жилах. Она испытывала счастье и не могла определить, где
границы, что оно такое. Она думала, отчего ей так тихо, мирно,
ненарушимо-хорошо, отчего ей покойно, между тем...
- Я его невеста... - прошептала она.
"Я невеста!" - с гордым трепетом думает девушка, дождавшись этого
момента, озаряющего всю ее жизнь, и вырастет высоко, и с высоты смотрит на
ту темную тропинку, где вчера шла одиноко и незаметно.
Отчего же Ольга не трепещет? Она тоже шла одиноко, незаметной тропой,
также на перекрестке встретился ей он, подал руку и вывел не в блеск
ослепительных лучей, а как будто на разлив широкой реки, к пространным
полям и дружески улыбающимся холмам. Взгляд ее не зажмурился от блеска, не
замерло сердце, не вспыхнуло воображение.
Она с тихой радостью успокоила взгляд на разливе жизни, на ее широких
полях и зеленых холмах. Не бегала у ней дрожь по плечам, не горел взгляд
гордостью: только когда она перенесла этот взгляд с полей и холмов на того,
кто подал ей руку, она почувствовала, что по щеке у ней медленно тянется
слеза...
Она все сидела, точно спала - так тих был сон ее счастья: она не
шевелилась, почти не дышала. Погруженная в забытье, она устремила мысленный
взгляд в какую-то тихую, голубую ночь, с кротким сиянием, с теплом и
ароматом. Греза счастья распростерла широкие крылья и плыла медленно, как
облако в небе, над ее головой...
Не видала она себя в этом сне завернутою в газы и блонды на два часа и
потом в будничные тряпки на всю жизнь. Не снился ей ни праздничный пир, ни
огни, ни веселые клики; ей снилось счастье, но такое простое, такое
неукрашенное, что она еще раз, без трепета гордости, и только с глубоким
умилением прошептала: "Я его невеста!"
V
Боже мой! Как все мрачно, скучно смотрело в квартире Обломова года
полтора спустя после именин, когда нечаянно приехал к нему обедать Штольц.
И сам Илья Ильич обрюзг, скука въелась в его глаза и выглядывала оттуда,
как немочь какая-нибудь.
Он походит, походит по комнате, потом ляжет и смотрит в потолок;
возьмет книгу с этажерки,
не думайте ни о чем - я ручаюсь за все. Пойдемте к тетке.
Поздно ушел к себе Штольц.
"Нашел свое, - думал он, глядя влюбленными глазами на деревья, на
небо, на озеро, даже на поднимавшийся с воды туман. - Дождался! Столько лет
жажды чувства, терпения, экономии сил души! Как долго я ждал - все
награждено: вот оно, последнее счастье человека!"
Все теперь заслонилось в его глазах счастьем: контора, тележка отца,
замшевые перчатки, замасленные счеты - вся деловая жизнь. В его памяти
воскресла только благоухающая комната его матери, варьяции Герца, княжеская
галерея, голубые глаза, каштановые волосы под пудрой - и все это покрывал
какой-то нежный голос Ольги: он в уме слышал ее пение.
- Ольга - моя жена! - страстно вздрогнув, прошептал он. - Все найдено,
нечего искать, некуда идти больше!
И в задумчивом чаду счастья шел домой, не замечая дороги, улиц...
Ольга долго провожала его глазами, потом открыла окно, несколько минут
дышала ночной прохладой; волнение понемногу улеглось, грудь дышала ровно.
Она устремила глаза на озеро, на даль и задумалась так тихо, так
глубоко, как будто заснула. Она хотела уловить, о чем она думает, что
чувствует, и не могла. Мысли неслись так ровно, как волны, кровь струилась
так плавно в жилах. Она испытывала счастье и не могла определить, где
границы, что оно такое. Она думала, отчего ей так тихо, мирно,
ненарушимо-хорошо, отчего ей покойно, между тем...
- Я его невеста... - прошептала она.
"Я невеста!" - с гордым трепетом думает девушка, дождавшись этого
момента, озаряющего всю ее жизнь, и вырастет высоко, и с высоты смотрит на
ту темную тропинку, где вчера шла одиноко и незаметно.
Отчего же Ольга не трепещет? Она тоже шла одиноко, незаметной тропой,
также на перекрестке встретился ей он, подал руку и вывел не в блеск
ослепительных лучей, а как будто на разлив широкой реки, к пространным
полям и дружески улыбающимся холмам. Взгляд ее не зажмурился от блеска, не
замерло сердце, не вспыхнуло воображение.
Она с тихой радостью успокоила взгляд на разливе жизни, на ее широких
полях и зеленых холмах. Не бегала у ней дрожь по плечам, не горел взгляд
гордостью: только когда она перенесла этот взгляд с полей и холмов на того,
кто подал ей руку, она почувствовала, что по щеке у ней медленно тянется
слеза...
Она все сидела, точно спала - так тих был сон ее счастья: она не
шевелилась, почти не дышала. Погруженная в забытье, она устремила мысленный
взгляд в какую-то тихую, голубую ночь, с кротким сиянием, с теплом и
ароматом. Греза счастья распростерла широкие крылья и плыла медленно, как
облако в небе, над ее головой...
Не видала она себя в этом сне завернутою в газы и блонды на два часа и
потом в будничные тряпки на всю жизнь. Не снился ей ни праздничный пир, ни
огни, ни веселые клики; ей снилось счастье, но такое простое, такое
неукрашенное, что она еще раз, без трепета гордости, и только с глубоким
умилением прошептала: "Я его невеста!"
V
Боже мой! Как все мрачно, скучно смотрело в квартире Обломова года
полтора спустя после именин, когда нечаянно приехал к нему обедать Штольц.
И сам Илья Ильич обрюзг, скука въелась в его глаза и выглядывала оттуда,
как немочь какая-нибудь.
Он походит, походит по комнате, потом ляжет и смотрит в потолок;
возьмет книгу с этажерки,