нное единогласно
проходившему накануне обозу с деревянной посудой на ярмарку. А то вообще
случайности всякого рода были весьма редки.
Однажды, впрочем, еще найден был лежащий за околицей, в канаве, у
моста, видно, отставший от проходившей в город артели человек.
Мальчишки первые заметили его и с ужасом прибежали в деревню с вестью
о каком-то страшном змее или оборотне, который лежит в канаве, прибавив,
что он погнался за ними и чуть не съел Кузьку.
Мужики, поудалее, вооружились вилами и топорами и гурьбой пошли к
канаве.
- Куда вас несет? - унимали старики. - Аль шея-то крепка? Чего вам
надо? Не замайте: вас не гонят.
Но мужики пошли и сажен за пятьдесят до места стали окликать чудовище
разными голосами: ответа не было; они остановились; потом опять двинулись.
В канаве лежал мужик, опершись головой в пригорок; около него валялись
мешок и палка, на которой навешаны были две пары лаптей.
Мужики не решались ни подходить близко, ни трогать.
- Эй! Ты, брат! - кричали они по очереди, почесывая кто затылок, кто
спину. - Как там тебя? Эй, ты! Что тебе тут?
Прохожий сделал движение, чтоб приподнять голову, но не мог: он,
по-видимому, был нездоров или очень утомлен.
Один решился было тронуть его вилой.
- Не замай! Не замай! - закричали многие. - Почем знать, какой он:
ишь, не бает ничего; может быть, какой-нибудь такой... Не задайте его,
ребята!
- Пойдем, - говорили некоторые, - право-слово пойдем: что он нам,
дядя, что ли? Только беды с ним!
И все ушли назад, в деревню, рассказав старикам, что там лежит
нездешний, ничего не бает, и бог его ведает, что он там.
- Нездешний, так и не замайте! - говорили старики, сидя на завалинке и
положив локти на коленки. - Пусть его себе! И ходить не по что было вам!
Таков был уголок, куда вдруг перенесся во сне Обломов.
Из трех или четырех разбросанных там деревень была одна Сосновка,
другая Вавиловка, в одной версте друг от друга.
Сосновка и Вавиловка были наследственной отчиной рода Обломовых и
оттого известны были под общим именем Обломовки.
В Сосновке была господская усадьба и резиденция. Верстах в пяти от
Сосновки лежало сельцо Верхлёво, тоже принадлежавшее некогда фамилии
Обломовых и давно перешедшее в другие руки, и еще несколько причисленных к
этому же селу кое-где разбросанных изб.
Село принадлежало богатому помещику, который никогда не показывался в
свое имение: им заведовал управляющий из немцев.
Вот и вся география этого уголка.
Илья Ильич проснулся утром в своей маленькой постельке. Ему только
семь лет. Ему легко, весело.
Какой он хорошенький, красненький, полный! Щечки такие кругленькие,
что иной шалун надуется нарочно, а таких не сделает.
Няня ждет его пробуждения. Она начинает натягивать ему чулочки; он не
дается, шалит, болтает ногами; няня ловит его, и оба они хохочут.
Наконец удалось ей поднять его на ноги; она умывает его, причесывает
головку и ведет к матери.
Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от
жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и
стали неподвижно две теплые слезы.
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными,
заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь,
расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался
ли во сн
проходившему накануне обозу с деревянной посудой на ярмарку. А то вообще
случайности всякого рода были весьма редки.
Однажды, впрочем, еще найден был лежащий за околицей, в канаве, у
моста, видно, отставший от проходившей в город артели человек.
Мальчишки первые заметили его и с ужасом прибежали в деревню с вестью
о каком-то страшном змее или оборотне, который лежит в канаве, прибавив,
что он погнался за ними и чуть не съел Кузьку.
Мужики, поудалее, вооружились вилами и топорами и гурьбой пошли к
канаве.
- Куда вас несет? - унимали старики. - Аль шея-то крепка? Чего вам
надо? Не замайте: вас не гонят.
Но мужики пошли и сажен за пятьдесят до места стали окликать чудовище
разными голосами: ответа не было; они остановились; потом опять двинулись.
В канаве лежал мужик, опершись головой в пригорок; около него валялись
мешок и палка, на которой навешаны были две пары лаптей.
Мужики не решались ни подходить близко, ни трогать.
- Эй! Ты, брат! - кричали они по очереди, почесывая кто затылок, кто
спину. - Как там тебя? Эй, ты! Что тебе тут?
Прохожий сделал движение, чтоб приподнять голову, но не мог: он,
по-видимому, был нездоров или очень утомлен.
Один решился было тронуть его вилой.
- Не замай! Не замай! - закричали многие. - Почем знать, какой он:
ишь, не бает ничего; может быть, какой-нибудь такой... Не задайте его,
ребята!
- Пойдем, - говорили некоторые, - право-слово пойдем: что он нам,
дядя, что ли? Только беды с ним!
И все ушли назад, в деревню, рассказав старикам, что там лежит
нездешний, ничего не бает, и бог его ведает, что он там.
- Нездешний, так и не замайте! - говорили старики, сидя на завалинке и
положив локти на коленки. - Пусть его себе! И ходить не по что было вам!
Таков был уголок, куда вдруг перенесся во сне Обломов.
Из трех или четырех разбросанных там деревень была одна Сосновка,
другая Вавиловка, в одной версте друг от друга.
Сосновка и Вавиловка были наследственной отчиной рода Обломовых и
оттого известны были под общим именем Обломовки.
В Сосновке была господская усадьба и резиденция. Верстах в пяти от
Сосновки лежало сельцо Верхлёво, тоже принадлежавшее некогда фамилии
Обломовых и давно перешедшее в другие руки, и еще несколько причисленных к
этому же селу кое-где разбросанных изб.
Село принадлежало богатому помещику, который никогда не показывался в
свое имение: им заведовал управляющий из немцев.
Вот и вся география этого уголка.
Илья Ильич проснулся утром в своей маленькой постельке. Ему только
семь лет. Ему легко, весело.
Какой он хорошенький, красненький, полный! Щечки такие кругленькие,
что иной шалун надуется нарочно, а таких не сделает.
Няня ждет его пробуждения. Она начинает натягивать ему чулочки; он не
дается, шалит, болтает ногами; няня ловит его, и оба они хохочут.
Наконец удалось ей поднять его на ноги; она умывает его, причесывает
головку и ведет к матери.
Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от
жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и
стали неподвижно две теплые слезы.
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными,
заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь,
расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался
ли во сн