вдова
Марина Кулькова, двадцати восьми лет, не родила зараз четырех младенцев, о
чем уже умолчать никак было нельзя.
Не наказывал господь той стороны ни египетскими, ни простыми язвами.
Никто из жителей не видал и не помнит никаких страшных небесных знамений,
ни шаров огненных, ни внезапной темноты; не водится там ядовитых гадов;
саранча не залетает туда; нет ни львов рыкающих, ни тигров ревущих, ни даже
медведей и волков, потому что нет лесов. По полям и по деревне бродят
только в обилии коровы жующие, овцы блеющие и куры кудахтающие.
Бог знает, удовольствовался ли бы поэт или мечтатель природой мирного
уголка. Эти господа, как известно, любят засматриваться на луну да слушать
щелканье соловьев. Любят они луну-кокетку, которая бы наряжалась в палевые
облака да сквозила таинственно через ветви дерев или сыпала снопы
серебряных лучей в глаза своим поклонникам.
А в этом краю никто и не знал, что за луна такая - все называли ее
месяцем. Она как-то добродушно, во все глаза смотрела на деревни и поле и
очень походила на медный вычищенный таз.
Напрасно поэт стал бы глядеть восторженными глазами на нее: она так же
бы простодушно глядела и на поэта, как круглолицая деревенская красавица
глядит в ответ на страстные и красноречивые взгляды городского волокиты.
Соловьев тоже не слыхать в том краю, может быть оттого, что не
водилось там тенистых приютов и роз; но зато какое обилие перепелов! Летом,
при уборке хлеба, мальчишки ловят их руками.
Да не подумают, однакож, чтоб перепела составляли там предмет
гастрономической роскоши - нет, такое развращение не проникло в нравы
жителей того края: перепел - птица, уставом в пищу не показанная. Она там
услаждает людской слух пением: оттого почти в каждом дому под кровлей в
нитяной клетке висит перепел.
Поэт и мечтатель не остались бы довольны даже общим видом этой
скромной и незатейливой местности. Не удалось бы им там видеть
какого-нибудь вечера в швейцарском или шотландском вкусе, когда вся природа
- и лес, и вода, и стены хижин, и песчаные холмы - все горит точно багровым
заревом; когда по этому багровому фону резко оттеняется едущая по песчаной
извилистой дороге кавалькада мужчин, сопутствующих какой-нибудь леди в
прогулках к угрюмой развалине и поспешающих в крепкий замок, где их ожидает
эпизод о войне двух роз, рассказанный дедом, дикая коза на ужин да пропетая
молодою мисс под звуки лютни баллада - картины, которыми так богато
населило наше воображение перо Вальтера Скотта.
Нет, этого ничего не было в нашем краю.
Как все тихо, все сонно в трех-четырех деревеньках, составляющих этот
уголок! Они лежали недалеко друг от друга и были как будто случайно брошены
гигантской рукой и рассыпались в разные стороны, да так с тех пор и
остались.
Как одна изба попала на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных
времен, стоя одной половиной на воздухе и подпираясь тремя жердями.
Три-четыре поколения тихо и счастливо прожили в ней.
Кажется, курице страшно бы войти в нее, а там живет с женой Онисим
Суслов, мужчина солидный, который не уставится во весь рост в своем жилище.
Не всякий и сумеет войти в избу к Онисиму; разве только что посетитель
упросит ее стать к лесу задом, а к нему передом.
Крыльцо висело над оврагом, и чтоб попасть на крыльцо ногой, надо было
одной рукой ухватиться за траву, другой за кровлю избы и потом шагнуть
прямо на крыльцо.
Другая изба прил
Марина Кулькова, двадцати восьми лет, не родила зараз четырех младенцев, о
чем уже умолчать никак было нельзя.
Не наказывал господь той стороны ни египетскими, ни простыми язвами.
Никто из жителей не видал и не помнит никаких страшных небесных знамений,
ни шаров огненных, ни внезапной темноты; не водится там ядовитых гадов;
саранча не залетает туда; нет ни львов рыкающих, ни тигров ревущих, ни даже
медведей и волков, потому что нет лесов. По полям и по деревне бродят
только в обилии коровы жующие, овцы блеющие и куры кудахтающие.
Бог знает, удовольствовался ли бы поэт или мечтатель природой мирного
уголка. Эти господа, как известно, любят засматриваться на луну да слушать
щелканье соловьев. Любят они луну-кокетку, которая бы наряжалась в палевые
облака да сквозила таинственно через ветви дерев или сыпала снопы
серебряных лучей в глаза своим поклонникам.
А в этом краю никто и не знал, что за луна такая - все называли ее
месяцем. Она как-то добродушно, во все глаза смотрела на деревни и поле и
очень походила на медный вычищенный таз.
Напрасно поэт стал бы глядеть восторженными глазами на нее: она так же
бы простодушно глядела и на поэта, как круглолицая деревенская красавица
глядит в ответ на страстные и красноречивые взгляды городского волокиты.
Соловьев тоже не слыхать в том краю, может быть оттого, что не
водилось там тенистых приютов и роз; но зато какое обилие перепелов! Летом,
при уборке хлеба, мальчишки ловят их руками.
Да не подумают, однакож, чтоб перепела составляли там предмет
гастрономической роскоши - нет, такое развращение не проникло в нравы
жителей того края: перепел - птица, уставом в пищу не показанная. Она там
услаждает людской слух пением: оттого почти в каждом дому под кровлей в
нитяной клетке висит перепел.
Поэт и мечтатель не остались бы довольны даже общим видом этой
скромной и незатейливой местности. Не удалось бы им там видеть
какого-нибудь вечера в швейцарском или шотландском вкусе, когда вся природа
- и лес, и вода, и стены хижин, и песчаные холмы - все горит точно багровым
заревом; когда по этому багровому фону резко оттеняется едущая по песчаной
извилистой дороге кавалькада мужчин, сопутствующих какой-нибудь леди в
прогулках к угрюмой развалине и поспешающих в крепкий замок, где их ожидает
эпизод о войне двух роз, рассказанный дедом, дикая коза на ужин да пропетая
молодою мисс под звуки лютни баллада - картины, которыми так богато
населило наше воображение перо Вальтера Скотта.
Нет, этого ничего не было в нашем краю.
Как все тихо, все сонно в трех-четырех деревеньках, составляющих этот
уголок! Они лежали недалеко друг от друга и были как будто случайно брошены
гигантской рукой и рассыпались в разные стороны, да так с тех пор и
остались.
Как одна изба попала на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных
времен, стоя одной половиной на воздухе и подпираясь тремя жердями.
Три-четыре поколения тихо и счастливо прожили в ней.
Кажется, курице страшно бы войти в нее, а там живет с женой Онисим
Суслов, мужчина солидный, который не уставится во весь рост в своем жилище.
Не всякий и сумеет войти в избу к Онисиму; разве только что посетитель
упросит ее стать к лесу задом, а к нему передом.
Крыльцо висело над оврагом, и чтоб попасть на крыльцо ногой, надо было
одной рукой ухватиться за траву, другой за кровлю избы и потом шагнуть
прямо на крыльцо.
Другая изба прил