- сказал он вдруг громко в бреду.
- Сейчас, сейчас, погоди... - и очнулся вполовину.
- Однако... любопытно бы знать... отчего я... такой?.. - сказал он
опять шепотом. Веки у него закрылись совсем. - Да, отчего?.. Должно быть...
это... оттого... - силился выговорить он и не выговорил.
Так он и не додумался до причины; язык и губы мгновенно замерли на
полуслове и остались, как были, полуоткрыты. Вместо слова послышался еще
вздох, и вслед за тем начало раздаваться ровное храпенье безмятежно спящего
человека.
Сон остановил медленный и ленивый поток его мыслей и мгновенно перенес
его в другую эпоху, к другим людям, в другое место, куда перенесемся за ним
и мы с читателем в следующей главе..
IX
СОН ОБЛОМОВА
Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Обломова?
Что за чудный край!
Нет, правда, там моря, нет высоких гор, скал и пропастей, ни дремучих
лесов - нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого.
Да и зачем оно, это дикое и грандиозное? Море, например? Бог с ним!
Оно наводит только грусть на человека: глядя на него, хочется плакать.
Сердце смущается робостью перед необозримой пеленой вод, и не на чем
отдохнуть взгляду, измученному однообразием бесконечной картины.
Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха; они все твердят
свою, от начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного
содержания; и все слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы
будто обреченного на муку чудовища да чьи-то пронзительные, зловещие
голоса. Птицы не щебечут вокруг; только безмолвные чайки, как осужденные,
уныло носятся у прибрежья и кружатся над водой.
Бессилен рев зверя перед этими воплями природы, ничтожен и голос
человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких
подробностях широкой картины! От этого, может быть, так и тяжело ему
смотреть на море.
Нет, бог с ним, с морем! Самая тишина и неподвижность его не рождают
отрадного чувства в душе: в едва заметном колебании водяной массы человек
все видит ту же необъятную, хотя и спящую силу, которая подчас так ядовито
издевается над его гордой волей и так глубоко хоронит его отважные замыслы,
все его хлопоты и труды.
Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны,
страшны, как выпущенные и устремленные на него когти и зубы дикого зверя;
они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и держат в страхе и
тоске за жизнь. И небо там, над скалами и пропастями, кажется таким далеким
и недосягаемым, как будто оно отступилось от людей.
Не таков мирный уголок, где вдруг очутился наш герой.
Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб
метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью:
оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная
кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда
не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или
два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый
день.
Горы там как будто только модели тех страшных где-то воздвигнутых гор,
которые ужасают воображение. Это ряд отлогих холмов, с которых приятно
кататься, резвясь, на спине или, сидя на них, смотреть в раздумье на
заходящее солнце.
- Сейчас, сейчас, погоди... - и очнулся вполовину.
- Однако... любопытно бы знать... отчего я... такой?.. - сказал он
опять шепотом. Веки у него закрылись совсем. - Да, отчего?.. Должно быть...
это... оттого... - силился выговорить он и не выговорил.
Так он и не додумался до причины; язык и губы мгновенно замерли на
полуслове и остались, как были, полуоткрыты. Вместо слова послышался еще
вздох, и вслед за тем начало раздаваться ровное храпенье безмятежно спящего
человека.
Сон остановил медленный и ленивый поток его мыслей и мгновенно перенес
его в другую эпоху, к другим людям, в другое место, куда перенесемся за ним
и мы с читателем в следующей главе..
IX
СОН ОБЛОМОВА
Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Обломова?
Что за чудный край!
Нет, правда, там моря, нет высоких гор, скал и пропастей, ни дремучих
лесов - нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого.
Да и зачем оно, это дикое и грандиозное? Море, например? Бог с ним!
Оно наводит только грусть на человека: глядя на него, хочется плакать.
Сердце смущается робостью перед необозримой пеленой вод, и не на чем
отдохнуть взгляду, измученному однообразием бесконечной картины.
Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха; они все твердят
свою, от начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного
содержания; и все слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы
будто обреченного на муку чудовища да чьи-то пронзительные, зловещие
голоса. Птицы не щебечут вокруг; только безмолвные чайки, как осужденные,
уныло носятся у прибрежья и кружатся над водой.
Бессилен рев зверя перед этими воплями природы, ничтожен и голос
человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких
подробностях широкой картины! От этого, может быть, так и тяжело ему
смотреть на море.
Нет, бог с ним, с морем! Самая тишина и неподвижность его не рождают
отрадного чувства в душе: в едва заметном колебании водяной массы человек
все видит ту же необъятную, хотя и спящую силу, которая подчас так ядовито
издевается над его гордой волей и так глубоко хоронит его отважные замыслы,
все его хлопоты и труды.
Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны,
страшны, как выпущенные и устремленные на него когти и зубы дикого зверя;
они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и держат в страхе и
тоске за жизнь. И небо там, над скалами и пропастями, кажется таким далеким
и недосягаемым, как будто оно отступилось от людей.
Не таков мирный уголок, где вдруг очутился наш герой.
Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб
метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью:
оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная
кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда
не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или
два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый
день.
Горы там как будто только модели тех страшных где-то воздвигнутых гор,
которые ужасают воображение. Это ряд отлогих холмов, с которых приятно
кататься, резвясь, на спине или, сидя на них, смотреть в раздумье на
заходящее солнце.