- Как?
- Грубо говорить?
- Это вам во сне померещилось... ей-богу, во сне.
- Ты думаешь, я сплю? Я не сплю, я все слышу...
А сам уж опять спал.
- Ну, - говорил Захар в отчаянии, - ах ты, головушка! Что лежишь, как
колода? Ведь на тебя смотреть тошно. Поглядите, добрые люди!.. Тьфу!
- Вставайте, вставайте! - вдруг испуганным голосом заговорил он. -
Илья Ильич! Посмотрите-ка, что вокруг вас делается.
Обломов быстро поднял голову, поглядел кругом и опять лег, с глубоким
вздохом.
- Оставь меня в покое! - сказал он важно. - Я велел тебе будить меня,
а теперь отменяю приказание - слышишь ли? Я сам проснусь, когда мне
вздумается.
Иногда Захар так и отстанет, сказав: "Ну, дрыхни, чорт с тобой!" А в
другой раз так настоит на своем, и теперь настоял.
- Вставайте, вставайте! - во все горло заголосил он и схватил Обломова
обеими руками за полу и за рукав.
Обломов вдруг, неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара.
- Постой же, вот я тебя выучу, как тревожить барина, когда он почивать
хочет! - говорил он.
Захар со всех ног бросился от него, но на третьем шагу Обломов
отрезвился совсем от сна и начал потягиваться, зевая.
- Дай... квасу... - говорил он в промежутках зевоты.
Тут же из-за спины Захара кто-то разразился звонким хохотом. Оба
оглянулись.
- Штольц! Штольц! - в восторге кричал Обломов, бросаясь к гостю.
- Андрей Иваныч! - осклабясь, говорил Захар.
Штольц продолжал покатываться со смеха: он видел всю происходившую
сцену.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская;
веру он исповедовал православную; природная речь его была русская: он
учился ей у матери и из книг, в университетской аудитории и в играх с
деревенскими мальчишками, в толках с их отцами и на московских базарах.
Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.
В селе Верхлёве, где отец его был управляющим, Штольц вырос и
воспитывался. С восьми лет он сидел с отцом за географической картой,
разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги
безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал
священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же Телемака.
Оторвавшись от указки, бежал разорять птичьи гнезда с мальчишками, и
нередко, среди класса или за молитвой, из кармана его раздавался писк
галчат.
Бывало и то, что отец сидит в послеобеденный час под деревом в саду и
курит трубку, а мать вяжет какую-нибудь фуфайку или вышивает по канве;
вдруг с улицы раздается шум, крики, и целая толпа людей врывается в дом.
- Что такое? - спрашивает испуганная мать.
- Верно, опять Андрея ведут, - хладнокровно говорит отец.
Двери размахиваются, и толпа мужиков, баб, мальчишек вторгается в сад.
В самом деле, привели Андрея - но в каком виде: без сапог, с разорванным
платьем и с разбитым носом или у него самого, или у другого мальчишки.
Мать всегда с беспокойством смотрела, как Андрюша исчезал из дома на
полсутки, и если б только не положительное запрещение отца мешать ему, она
бы держала его возле себя.
Она его обмоет, переменит белье, платье, и Андрюша полсутки ходит
таким чистеньким, благовоспитанным мальчиком, а к вечеру, иногда и к утру,
опять его кто-нибудь притащит выпачканного, растрепанного,
- Грубо говорить?
- Это вам во сне померещилось... ей-богу, во сне.
- Ты думаешь, я сплю? Я не сплю, я все слышу...
А сам уж опять спал.
- Ну, - говорил Захар в отчаянии, - ах ты, головушка! Что лежишь, как
колода? Ведь на тебя смотреть тошно. Поглядите, добрые люди!.. Тьфу!
- Вставайте, вставайте! - вдруг испуганным голосом заговорил он. -
Илья Ильич! Посмотрите-ка, что вокруг вас делается.
Обломов быстро поднял голову, поглядел кругом и опять лег, с глубоким
вздохом.
- Оставь меня в покое! - сказал он важно. - Я велел тебе будить меня,
а теперь отменяю приказание - слышишь ли? Я сам проснусь, когда мне
вздумается.
Иногда Захар так и отстанет, сказав: "Ну, дрыхни, чорт с тобой!" А в
другой раз так настоит на своем, и теперь настоял.
- Вставайте, вставайте! - во все горло заголосил он и схватил Обломова
обеими руками за полу и за рукав.
Обломов вдруг, неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара.
- Постой же, вот я тебя выучу, как тревожить барина, когда он почивать
хочет! - говорил он.
Захар со всех ног бросился от него, но на третьем шагу Обломов
отрезвился совсем от сна и начал потягиваться, зевая.
- Дай... квасу... - говорил он в промежутках зевоты.
Тут же из-за спины Захара кто-то разразился звонким хохотом. Оба
оглянулись.
- Штольц! Штольц! - в восторге кричал Обломов, бросаясь к гостю.
- Андрей Иваныч! - осклабясь, говорил Захар.
Штольц продолжал покатываться со смеха: он видел всю происходившую
сцену.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская;
веру он исповедовал православную; природная речь его была русская: он
учился ей у матери и из книг, в университетской аудитории и в играх с
деревенскими мальчишками, в толках с их отцами и на московских базарах.
Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.
В селе Верхлёве, где отец его был управляющим, Штольц вырос и
воспитывался. С восьми лет он сидел с отцом за географической картой,
разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги
безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал
священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же Телемака.
Оторвавшись от указки, бежал разорять птичьи гнезда с мальчишками, и
нередко, среди класса или за молитвой, из кармана его раздавался писк
галчат.
Бывало и то, что отец сидит в послеобеденный час под деревом в саду и
курит трубку, а мать вяжет какую-нибудь фуфайку или вышивает по канве;
вдруг с улицы раздается шум, крики, и целая толпа людей врывается в дом.
- Что такое? - спрашивает испуганная мать.
- Верно, опять Андрея ведут, - хладнокровно говорит отец.
Двери размахиваются, и толпа мужиков, баб, мальчишек вторгается в сад.
В самом деле, привели Андрея - но в каком виде: без сапог, с разорванным
платьем и с разбитым носом или у него самого, или у другого мальчишки.
Мать всегда с беспокойством смотрела, как Андрюша исчезал из дома на
полсутки, и если б только не положительное запрещение отца мешать ему, она
бы держала его возле себя.
Она его обмоет, переменит белье, платье, и Андрюша полсутки ходит
таким чистеньким, благовоспитанным мальчиком, а к вечеру, иногда и к утру,
опять его кто-нибудь притащит выпачканного, растрепанного,