ая почти вслед за нами, стояли около Илюши. Саша поминутно смеялась
и в эту минуту была счастлива как дитя. Настенька, глядя на нее, тоже
начала улыбаться, хоть и вошла, за минуту назад, бледная и унылая. Она
одна встретила и успокоила Татьяну Ивановну, воротившуюся из путешест-
вия, и до сих пор просидела у ней наверху. Резвый Илюша как будто тоже
не мог удержаться от смеха, смотря на своих учительниц. Казалось, они
все трое приготовили какую-то пресмешную шутку, которую теперь и хотели
разыграть... Я и забыл про Бахчеева. Он сидел поодаль, на стуле, все еще
сердитый и красный, молчал, дулся, сморкался и вообще играл довольно
мрачную роль на семейном празднике. Возле него семенил Ежевикин; впро-
чем, он семенил и везде, целовал ручки у генеральши и у приезжей гостьи,
нашептывал что-то девице Перепелицыной, ухаживал за Фомой Фомичем, -
словом, поспевал везде. Он тоже с великим сочувствием ожидал Илюшиных
стихов и при входе моем бросился ко мне с поклонами, в знак величайшего
уважения и преданности. Вовсе не видно было, что он приехал сюда защи-
тить дочь и взять ее совсем из Степанчикова.
- Вот и он! - радостно вскричал дядя, увидев меня. - Илюша, брат,
стихи приготовил - вот неожиданность, настоящий сюрприз! Я, брат, пора-
жен и нарочно за тобой послал и стихи остановил до прихода... Садись-ка
возле! Послушаем. Фома Фомич, да ты уж признайся, братец, ведь уж, вер-
но, ты их всех надоумил, чтоб меня, старика, обрадовать? Присягну, что
так!
Если уж дядя говорил в комнате Фомы таким тоном и голосом, то, каза-
лось бы, все обстояло благополучно. Но в том-то и беда, что дядя неспо-
собен был угадать по лицу, как выразился Мизинчиков; а взглянув на Фому,
я как-то невольно согласился, что Мизинчиков прав и что надо было че-
го-нибудь ожидать...
- Не беспокойтесь обо мне, полковник, - отвечал Фома слабым голосом,
голосом человека, прощающего врагам своим. - Сюрприз я, конечно, хвалю:
это изображает чувствительность и благонравие ваших детей. Стихи тоже
полезны, даже для произношения... Но я не стихами был занят это утро,
Егор Ильич: я молился... вы это знаете... Впрочем, готов выслушать и
стихи.
Между тем я поздравил Илюшу и поцеловал его.
- Именно, Фома, извини! Я забыл... хоть и уверен в твоей дружбе, Фо-
ма! Да поцелуй его еще раз, Сережа! Смотри, какой мальчуган! Ну, начи-
най, Илюшка! Про что это? Верно, какая-нибудь ода торжественная, из Ло-
моносова что-нибудь?
И дядя приосанился. Он едва сидел на месте от нетерпения и радости.
- Нет, папочка, не из Ломоносова, - сказала Сашенька, едва подавляя
свой смех, - а так как вы были военный и воевали с неприятелями, то Илю-
ша и выучил стихи про военное... Осаду Памбы, папочка.
- Осада Памбы? а! не помню... Что это за Памба, ты знаешь, Сережа?
Верно, что-нибудь героическое.
И дядя приосанился в другой раз.
- Говори, Илюша! - скомандовала Сашенька.
Девять лет, как Педро Го'мец... -
начал Илюша маленьким, ровным и ясным голосом, без запятых и без точек, как
обыкновенно сказывают маленькие дети заученные стихи, -
Девять лет, как Педро Го'мец Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь, И все войско дона Педра, Девять
тысяч кастильянцев, Все по данному обету Ниже хлеба не
снедают, Пьют одно лишь молоко.
- Как! что? Что это за молоко? - вскричал дядя, смотря на меня в
изумлении.
-
и в эту минуту была счастлива как дитя. Настенька, глядя на нее, тоже
начала улыбаться, хоть и вошла, за минуту назад, бледная и унылая. Она
одна встретила и успокоила Татьяну Ивановну, воротившуюся из путешест-
вия, и до сих пор просидела у ней наверху. Резвый Илюша как будто тоже
не мог удержаться от смеха, смотря на своих учительниц. Казалось, они
все трое приготовили какую-то пресмешную шутку, которую теперь и хотели
разыграть... Я и забыл про Бахчеева. Он сидел поодаль, на стуле, все еще
сердитый и красный, молчал, дулся, сморкался и вообще играл довольно
мрачную роль на семейном празднике. Возле него семенил Ежевикин; впро-
чем, он семенил и везде, целовал ручки у генеральши и у приезжей гостьи,
нашептывал что-то девице Перепелицыной, ухаживал за Фомой Фомичем, -
словом, поспевал везде. Он тоже с великим сочувствием ожидал Илюшиных
стихов и при входе моем бросился ко мне с поклонами, в знак величайшего
уважения и преданности. Вовсе не видно было, что он приехал сюда защи-
тить дочь и взять ее совсем из Степанчикова.
- Вот и он! - радостно вскричал дядя, увидев меня. - Илюша, брат,
стихи приготовил - вот неожиданность, настоящий сюрприз! Я, брат, пора-
жен и нарочно за тобой послал и стихи остановил до прихода... Садись-ка
возле! Послушаем. Фома Фомич, да ты уж признайся, братец, ведь уж, вер-
но, ты их всех надоумил, чтоб меня, старика, обрадовать? Присягну, что
так!
Если уж дядя говорил в комнате Фомы таким тоном и голосом, то, каза-
лось бы, все обстояло благополучно. Но в том-то и беда, что дядя неспо-
собен был угадать по лицу, как выразился Мизинчиков; а взглянув на Фому,
я как-то невольно согласился, что Мизинчиков прав и что надо было че-
го-нибудь ожидать...
- Не беспокойтесь обо мне, полковник, - отвечал Фома слабым голосом,
голосом человека, прощающего врагам своим. - Сюрприз я, конечно, хвалю:
это изображает чувствительность и благонравие ваших детей. Стихи тоже
полезны, даже для произношения... Но я не стихами был занят это утро,
Егор Ильич: я молился... вы это знаете... Впрочем, готов выслушать и
стихи.
Между тем я поздравил Илюшу и поцеловал его.
- Именно, Фома, извини! Я забыл... хоть и уверен в твоей дружбе, Фо-
ма! Да поцелуй его еще раз, Сережа! Смотри, какой мальчуган! Ну, начи-
най, Илюшка! Про что это? Верно, какая-нибудь ода торжественная, из Ло-
моносова что-нибудь?
И дядя приосанился. Он едва сидел на месте от нетерпения и радости.
- Нет, папочка, не из Ломоносова, - сказала Сашенька, едва подавляя
свой смех, - а так как вы были военный и воевали с неприятелями, то Илю-
ша и выучил стихи про военное... Осаду Памбы, папочка.
- Осада Памбы? а! не помню... Что это за Памба, ты знаешь, Сережа?
Верно, что-нибудь героическое.
И дядя приосанился в другой раз.
- Говори, Илюша! - скомандовала Сашенька.
Девять лет, как Педро Го'мец... -
начал Илюша маленьким, ровным и ясным голосом, без запятых и без точек, как
обыкновенно сказывают маленькие дети заученные стихи, -
Девять лет, как Педро Го'мец Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь, И все войско дона Педра, Девять
тысяч кастильянцев, Все по данному обету Ниже хлеба не
снедают, Пьют одно лишь молоко.
- Как! что? Что это за молоко? - вскричал дядя, смотря на меня в
изумлении.
-