ть, были же бараны; чего ж он сам-то не ел? Ну, Илюша,
дальше! Прекрасно, превосходно! Необыкновенно колко!
- Да уж кончено, папочка!
- А! кончено! В самом деле, чего ж больше оставалось и делать, - не
правда ль, Сергей? Превосходно, Илюша! Чудо как хорошо! Поцелуй меня,
голубчик! Ах ты, мой милый! Да кто именно его надоумил: ты, Саша?
- Нет, это Настенька. Намедни мы читали. Она прочла, да и говорит:
"Какие смешные стихи! Вот будет Илюша именинник: заставим его выучить да
рассказать. То-то смеху будет!"
- Так это Настенька? Ну, благодарю, благодарю, - пробормотал дядя,
вдруг весь покраснев как ребенок. - Поцелуй меня еще раз, Илюша! Поцелуй
меня и ты, шалунья, - сказал он, обнимая Сашеньку и с чувством смотря ей
в глаза.
- Вот подожди, Сашурка, и ты будешь именинница, - прибавил он, как
будто не зная, что и сказать больше от удовольствия.
Я обратился к Настеньке и спросил ее: чьи стихи?
- Да, да! чьи стихи? - всполошился дядя. - Должно быть, умный поэт
написал, - не правда ль, Фома?
- Гм!.. - промычал Фома под нос.
Во все время чтения стихов едкая, насмешливая улыбка не покидала губ
его.
- Я, право, забыла, - отвечала Настенька, робко взглядывая на Фому
Фомича.
- Это господин Кузьма Прутков написал, папочка, в "Современнике" на-
печатано, - выскочила Сашенька.
- Кузьма Прутков! не знаю, - проговорил дядя. - Вот Пушкина так
знаю!.. Впрочем, видно, что поэт с достоинствами, - не правда ль, Сер-
гей? И, сверх того, благороднейших свойств человек - это ясно, как два
пальца! Даже, может быть, из офицеров... Хвалю! А превосходный жур-
нал"Современник"! Непременно надо подписываться, коли все такие поэты
участвуют... Люблю поэтов! Славные ребята! все в стихах изображают! Пом-
нишь, Сергей, я видел у тебя, в Петербурге, одного литератора. Еще ка-
кой-то у него нос особенный... право!.. Что ты сказал, Фома?
Фома Фомич, которого разбирало все более и более, громко захихикал.
- Нет, я так... ничего-с... - проговорил он, как бы с трудом удержи-
ваясь от смеха. - Продолжайте, Егор Ильич, продолжайте! Я после мое сло-
во скажу... Вот и Степан Алексеич с удовольствием слушает про знакомства
ваши с петербургскими литераторами...
Степан Алексеевич, все время сидевший поодаль, в задумчивости, вдруг
поднял голову, покраснел и ожесточенно повернулся в кресле.
- Ты, Фома, меня не задирай, а в покое оставь! - сказал он, гневно
смотря на Фому своими маленькими, налитыми кровью глазами. - Мне что
твоя литература? Дай только бог мне здоровья, - пробормотал он себе под
нос, - а там хоть бы всех... и с сочинителями-то... волтерьянцы, только
и есть!
- Сочинители волтерьянцы-с? - проговорил Ежевикин, немедленно очутив-
шись подле господина Бахчеева. - Совершенную правду изволили изложить,
Степан Алексеич. Так и Валентин Игнатьич отзываться намедни изволили.
Меня самого волтерьянцем обозвали - ей богу-с; а ведь я, всем известно,
так еще мало написал-с... то есть крынка молока у бабы скиснет - все
господин Вольтер виноват! Все у нас так-с.
- Ну, нет! - заметил дядя с важностью, - это ведь заблуждение!
Вольтер был только острый писатель; смеялся над предубежденииями; а
вольтерьянцем никогда не бывал! Это все про него враги распустили. За
что ж, в самом деле, все на него, бедняка?..
Снова раздалось ядовитое хихиканье Фомы Ф
дальше! Прекрасно, превосходно! Необыкновенно колко!
- Да уж кончено, папочка!
- А! кончено! В самом деле, чего ж больше оставалось и делать, - не
правда ль, Сергей? Превосходно, Илюша! Чудо как хорошо! Поцелуй меня,
голубчик! Ах ты, мой милый! Да кто именно его надоумил: ты, Саша?
- Нет, это Настенька. Намедни мы читали. Она прочла, да и говорит:
"Какие смешные стихи! Вот будет Илюша именинник: заставим его выучить да
рассказать. То-то смеху будет!"
- Так это Настенька? Ну, благодарю, благодарю, - пробормотал дядя,
вдруг весь покраснев как ребенок. - Поцелуй меня еще раз, Илюша! Поцелуй
меня и ты, шалунья, - сказал он, обнимая Сашеньку и с чувством смотря ей
в глаза.
- Вот подожди, Сашурка, и ты будешь именинница, - прибавил он, как
будто не зная, что и сказать больше от удовольствия.
Я обратился к Настеньке и спросил ее: чьи стихи?
- Да, да! чьи стихи? - всполошился дядя. - Должно быть, умный поэт
написал, - не правда ль, Фома?
- Гм!.. - промычал Фома под нос.
Во все время чтения стихов едкая, насмешливая улыбка не покидала губ
его.
- Я, право, забыла, - отвечала Настенька, робко взглядывая на Фому
Фомича.
- Это господин Кузьма Прутков написал, папочка, в "Современнике" на-
печатано, - выскочила Сашенька.
- Кузьма Прутков! не знаю, - проговорил дядя. - Вот Пушкина так
знаю!.. Впрочем, видно, что поэт с достоинствами, - не правда ль, Сер-
гей? И, сверх того, благороднейших свойств человек - это ясно, как два
пальца! Даже, может быть, из офицеров... Хвалю! А превосходный жур-
нал"Современник"! Непременно надо подписываться, коли все такие поэты
участвуют... Люблю поэтов! Славные ребята! все в стихах изображают! Пом-
нишь, Сергей, я видел у тебя, в Петербурге, одного литератора. Еще ка-
кой-то у него нос особенный... право!.. Что ты сказал, Фома?
Фома Фомич, которого разбирало все более и более, громко захихикал.
- Нет, я так... ничего-с... - проговорил он, как бы с трудом удержи-
ваясь от смеха. - Продолжайте, Егор Ильич, продолжайте! Я после мое сло-
во скажу... Вот и Степан Алексеич с удовольствием слушает про знакомства
ваши с петербургскими литераторами...
Степан Алексеевич, все время сидевший поодаль, в задумчивости, вдруг
поднял голову, покраснел и ожесточенно повернулся в кресле.
- Ты, Фома, меня не задирай, а в покое оставь! - сказал он, гневно
смотря на Фому своими маленькими, налитыми кровью глазами. - Мне что
твоя литература? Дай только бог мне здоровья, - пробормотал он себе под
нос, - а там хоть бы всех... и с сочинителями-то... волтерьянцы, только
и есть!
- Сочинители волтерьянцы-с? - проговорил Ежевикин, немедленно очутив-
шись подле господина Бахчеева. - Совершенную правду изволили изложить,
Степан Алексеич. Так и Валентин Игнатьич отзываться намедни изволили.
Меня самого волтерьянцем обозвали - ей богу-с; а ведь я, всем известно,
так еще мало написал-с... то есть крынка молока у бабы скиснет - все
господин Вольтер виноват! Все у нас так-с.
- Ну, нет! - заметил дядя с важностью, - это ведь заблуждение!
Вольтер был только острый писатель; смеялся над предубежденииями; а
вольтерьянцем никогда не бывал! Это все про него враги распустили. За
что ж, в самом деле, все на него, бедняка?..
Снова раздалось ядовитое хихиканье Фомы Ф