- вскричал дядя, бледный как мертвец, - поса-
ди его на телегу, и чтоб через две минуты духу его не было в Степанчико-
ве!
Что бы не замышлял Фома Фомич, но уж, верно, не ожидал подобной раз-
вязки.
Не берусь описывать то, что было в первые минуты после такого пасса-
жа. Раздирающий душу вопль генеральши, покатившейся в кресле; столбняк
девицы Перепелицыной перед неожиданным поступком до сих пор всегда по-
корного дяди; ахи и охи приживалок; испуганная до обморока Настенька,
около которой увивался отец; обезумевшая от страха Сашенька; дядя, в не-
выразимом волнении шагавший по комнате и дожидавшийся, когда очнется
мать; наконец, громкий плач Фалалея, оплакивавшего господ своих, - все
это составляло картину неизобразимую. Прибавлю еще, что в эту минуту
разразилась сильная гроза; удары грома слышались чаще и чаще, и крупный
дождь застучал в окна.
- Вот-те и праздничек! - пробормотал господин Бахчеев, нагнув голову
и растопырив руки.
- Дело худо! - шепнул я ему, тоже вне себя от волнения, - но, по
крайней мере, прогнали Фомича и уж не воротят.
- Маменька! опомнились ли вы? легче ли вам? можете ли вы наконец меня
выслушать? - спросил дядя, остановясь перед креслом старухи.
Та подняла голову, сложила руки и с умоляющим видом смотрела на сына,
которого еще никогда в жизни не видала в таком гневе.
- Маменька! - продолжал он, - чаша переполнена, вы сами видели. Не
так хотел я изложить это дело, но час пробил, и откладывать нечего! Вы
слышали клевету, выслушайте же и оправдание. Маменька, я люблю эту бла-
городнейшую и возвышеннейшую девицу, люблю давно и не разлюблю никогда.
Она осчастливит детей моих и будет для вас самой почтительной дочерью, и
потому теперь, при вас, в присутствии родных и друзей моих, я торжест-
венно повергаю мою просьбу к стопам ее и умоляю ее сделать мне бесконеч-
ную честь, согласившись быть моею женою!
Настенька вздрогнула, потом вся вспыхнула и вскочила с кресла. Гене-
ральша некоторое время смотрела на сына, как будто не понимая, что такое
он ей говорит, и вдруг с пронзительным воплем бросилась перед ним на ко-
лени.
- Егорушка, голубчик ты мой, вороти Фому Фомича! - закричала она, -
сейчас вороти! не то я к вечеру же помру без него!
Дядя остолбенел, видя старуху мать, своевольную и капризную, перед
собой на коленях. Болезненное ощущение отразилось в лице его; наконец
опомнившись, бросился он подымать ее и усаживать опять в кресло.
- Вороти Фому Фомича, Егорушка! - продолжала вопить старуха, - вороти
его, голубчика! Жить без него не могу!
- Маменька! - горестно вскричал дядя, - или вы ничего не слышали из
того, что я вам сейчас говорил? Я не могу воротить Фому - поймите это!
не могу и не вправе, после его низкой и подлейшей клеветы на этого анге-
ла чести и добродетели. Понимаете ли вы, маменька, что я обязан, что
честь моя повелевает мне теперь восстановить добродетель! Вы слышали: я
ищу руки этой девицы и умоляю вас, чтоб вы благословили союз наш.
Генеральша опять сорвалась с своего места и бросилась на колени перед
Настенькой.
- Матушка моя! родная ты моя! - завизжала она, - не выходи за него
замуж! не выходи за него, а упроси его, матушка, чтоб воротил Фому Фоми-
ча! Голубушка ты моя, Настасья Евграфовна! все тебе отдам, всем тебе по-
жертвую, коли за него не выйдешь. Я еще не все, старуха, прожила, у меня
еще остались кро
ди его на телегу, и чтоб через две минуты духу его не было в Степанчико-
ве!
Что бы не замышлял Фома Фомич, но уж, верно, не ожидал подобной раз-
вязки.
Не берусь описывать то, что было в первые минуты после такого пасса-
жа. Раздирающий душу вопль генеральши, покатившейся в кресле; столбняк
девицы Перепелицыной перед неожиданным поступком до сих пор всегда по-
корного дяди; ахи и охи приживалок; испуганная до обморока Настенька,
около которой увивался отец; обезумевшая от страха Сашенька; дядя, в не-
выразимом волнении шагавший по комнате и дожидавшийся, когда очнется
мать; наконец, громкий плач Фалалея, оплакивавшего господ своих, - все
это составляло картину неизобразимую. Прибавлю еще, что в эту минуту
разразилась сильная гроза; удары грома слышались чаще и чаще, и крупный
дождь застучал в окна.
- Вот-те и праздничек! - пробормотал господин Бахчеев, нагнув голову
и растопырив руки.
- Дело худо! - шепнул я ему, тоже вне себя от волнения, - но, по
крайней мере, прогнали Фомича и уж не воротят.
- Маменька! опомнились ли вы? легче ли вам? можете ли вы наконец меня
выслушать? - спросил дядя, остановясь перед креслом старухи.
Та подняла голову, сложила руки и с умоляющим видом смотрела на сына,
которого еще никогда в жизни не видала в таком гневе.
- Маменька! - продолжал он, - чаша переполнена, вы сами видели. Не
так хотел я изложить это дело, но час пробил, и откладывать нечего! Вы
слышали клевету, выслушайте же и оправдание. Маменька, я люблю эту бла-
городнейшую и возвышеннейшую девицу, люблю давно и не разлюблю никогда.
Она осчастливит детей моих и будет для вас самой почтительной дочерью, и
потому теперь, при вас, в присутствии родных и друзей моих, я торжест-
венно повергаю мою просьбу к стопам ее и умоляю ее сделать мне бесконеч-
ную честь, согласившись быть моею женою!
Настенька вздрогнула, потом вся вспыхнула и вскочила с кресла. Гене-
ральша некоторое время смотрела на сына, как будто не понимая, что такое
он ей говорит, и вдруг с пронзительным воплем бросилась перед ним на ко-
лени.
- Егорушка, голубчик ты мой, вороти Фому Фомича! - закричала она, -
сейчас вороти! не то я к вечеру же помру без него!
Дядя остолбенел, видя старуху мать, своевольную и капризную, перед
собой на коленях. Болезненное ощущение отразилось в лице его; наконец
опомнившись, бросился он подымать ее и усаживать опять в кресло.
- Вороти Фому Фомича, Егорушка! - продолжала вопить старуха, - вороти
его, голубчика! Жить без него не могу!
- Маменька! - горестно вскричал дядя, - или вы ничего не слышали из
того, что я вам сейчас говорил? Я не могу воротить Фому - поймите это!
не могу и не вправе, после его низкой и подлейшей клеветы на этого анге-
ла чести и добродетели. Понимаете ли вы, маменька, что я обязан, что
честь моя повелевает мне теперь восстановить добродетель! Вы слышали: я
ищу руки этой девицы и умоляю вас, чтоб вы благословили союз наш.
Генеральша опять сорвалась с своего места и бросилась на колени перед
Настенькой.
- Матушка моя! родная ты моя! - завизжала она, - не выходи за него
замуж! не выходи за него, а упроси его, матушка, чтоб воротил Фому Фоми-
ча! Голубушка ты моя, Настасья Евграфовна! все тебе отдам, всем тебе по-
жертвую, коли за него не выйдешь. Я еще не все, старуха, прожила, у меня
еще остались кро