ловят-с! А Фому-то Фомича вы воротите-с. Напрасно, нап-
расно изволили его так изобидеть-с! он ведь из добродетели, от излишнего
жару-с так наговорил-с... Сами будете потом говорить-с, что из доброде-
тели, - увидите-с! Наидостойнейший человек-с. А вот теперь перемок-
нет-с... Уж лучше бы теперь воротить-с... потому что ведь придется же
воротить-с...
- Вороти! вороти его! - закричала генеральша, - он, голубчик мой,
правду тебе говорит!..
- Да-с, - продолжал Ежевикин, - вот и родительница ваша убиваться из-
волят - понапрасну-с... Воротите-ка-с! А мы уж с Настей тем временем и в
поход-с...
- Подожди, Евграф Ларионыч! - вскричал дядя, - умоляю! Еще одно слово
будет, Евграф, одно только слово...
Сказав это, он отошел, сел в углу, в кресло, склонил голову и закрыл
руками глаза, как будто что-то обдумывая.
В эту минуту страшный удар грома разразился чуть не над самым домом.
Все здание потряслось. Генеральша закричала, Перепелицына тоже, прижи-
валки крестились, оглупев от страха, а вместе с ними и господин Бахчеев.
- Батюшка, Илья-пророк! - прошептали пять или шесть голосов, все
вместе, разом.
Вслед за громом полился такой страшный ливень, что, казалось, целое
озеро опрокинулось вдруг над Степанчиковым.
- А Фома-то Фомич, что с ним теперь в поле-то будет-с? - пропищала
девица Перепелицына.
- Егорушка, вороти его! - вскричала отчаянным голосом генеральша и,
как безумная, бросилась к дверям. Ее удержали приживалки; они окружили
ее, утешали, хныкали, визжали. Содом был ужаснейший!
- В одном сюртуке пошли-с: хоть бы шинельку-то взяли с собой-с! -
продолжала Перепелицына. - Зонтика тоже не взяли-с. Убьет их теперь мо-
лоньей-то-с!..
- Непременно убьет! - подхватил Бахчеев, - да еще и дождиком потом
смочит.
- Хоть бы вы-то молчали! - прошептал я ему.
- Да ведь он человек али нет? - гневно отвечал мне Бахчеев. - Ведь не
собака. Небось сам-то не выйдешь на улицу. Ну-тка, поди, покупайся, для
плезиру.
Предчувствуя развязку и опасаясь за нее, я подошел к дяде, который
как будто оцепенел в своем кресле.
- Дядюшка, - сказал я, наклоняясь к его уху, - неужели вы согласитесь
воротить Фому Фомича? Поймите, что это будет верх неприличия, по крайней
мере покамест здесь Настасья Евграфовна.
- Друг мой, - отвечал дядя, подняв голову и с решительным видом смот-
ря мне в глаза, - я судил себя в эту минуту и теперь знаю, что должен
делать! Не беспокойся, обиды Насте не будет - я так устрою...
Он встал со стула и подошел к матери.
- Маменька! - сказал он, - успокойтесь: я ворочу Фому Фомича, я дого-
ню его: он не мог еще далеко отъехать. Но клянусь, он воротится только
на единственном условии: здесь, публично, в кругу всех свидетелей ос-
корбления, он должен будет сознаться в вине своей и торжественно просить
прощения у этой благороднейшей девицы. Я достигну этого! Я его застав-
лю!.. Иначе он не перейдет через порог этого дома! Клянусь вам тоже, ма-
менька, торжественно: если он согласится на это сам, добровольно, то я
готов буду броситься к ногам его и отдам ему все, все, что могу отдать,
не обижая детей моих! Сам же я, с сего же дня, от всего отстраняюсь. За-
катилась звезда моего счастья! Я оставляю Степанчиково. Живите здесь все
покойно и счастливо. Я же еду в полк - и в бурях брани, на поле битвы,
проведу отчаянную судьбу мою... Довольно! е
расно изволили его так изобидеть-с! он ведь из добродетели, от излишнего
жару-с так наговорил-с... Сами будете потом говорить-с, что из доброде-
тели, - увидите-с! Наидостойнейший человек-с. А вот теперь перемок-
нет-с... Уж лучше бы теперь воротить-с... потому что ведь придется же
воротить-с...
- Вороти! вороти его! - закричала генеральша, - он, голубчик мой,
правду тебе говорит!..
- Да-с, - продолжал Ежевикин, - вот и родительница ваша убиваться из-
волят - понапрасну-с... Воротите-ка-с! А мы уж с Настей тем временем и в
поход-с...
- Подожди, Евграф Ларионыч! - вскричал дядя, - умоляю! Еще одно слово
будет, Евграф, одно только слово...
Сказав это, он отошел, сел в углу, в кресло, склонил голову и закрыл
руками глаза, как будто что-то обдумывая.
В эту минуту страшный удар грома разразился чуть не над самым домом.
Все здание потряслось. Генеральша закричала, Перепелицына тоже, прижи-
валки крестились, оглупев от страха, а вместе с ними и господин Бахчеев.
- Батюшка, Илья-пророк! - прошептали пять или шесть голосов, все
вместе, разом.
Вслед за громом полился такой страшный ливень, что, казалось, целое
озеро опрокинулось вдруг над Степанчиковым.
- А Фома-то Фомич, что с ним теперь в поле-то будет-с? - пропищала
девица Перепелицына.
- Егорушка, вороти его! - вскричала отчаянным голосом генеральша и,
как безумная, бросилась к дверям. Ее удержали приживалки; они окружили
ее, утешали, хныкали, визжали. Содом был ужаснейший!
- В одном сюртуке пошли-с: хоть бы шинельку-то взяли с собой-с! -
продолжала Перепелицына. - Зонтика тоже не взяли-с. Убьет их теперь мо-
лоньей-то-с!..
- Непременно убьет! - подхватил Бахчеев, - да еще и дождиком потом
смочит.
- Хоть бы вы-то молчали! - прошептал я ему.
- Да ведь он человек али нет? - гневно отвечал мне Бахчеев. - Ведь не
собака. Небось сам-то не выйдешь на улицу. Ну-тка, поди, покупайся, для
плезиру.
Предчувствуя развязку и опасаясь за нее, я подошел к дяде, который
как будто оцепенел в своем кресле.
- Дядюшка, - сказал я, наклоняясь к его уху, - неужели вы согласитесь
воротить Фому Фомича? Поймите, что это будет верх неприличия, по крайней
мере покамест здесь Настасья Евграфовна.
- Друг мой, - отвечал дядя, подняв голову и с решительным видом смот-
ря мне в глаза, - я судил себя в эту минуту и теперь знаю, что должен
делать! Не беспокойся, обиды Насте не будет - я так устрою...
Он встал со стула и подошел к матери.
- Маменька! - сказал он, - успокойтесь: я ворочу Фому Фомича, я дого-
ню его: он не мог еще далеко отъехать. Но клянусь, он воротится только
на единственном условии: здесь, публично, в кругу всех свидетелей ос-
корбления, он должен будет сознаться в вине своей и торжественно просить
прощения у этой благороднейшей девицы. Я достигну этого! Я его застав-
лю!.. Иначе он не перейдет через порог этого дома! Клянусь вам тоже, ма-
менька, торжественно: если он согласится на это сам, добровольно, то я
готов буду броситься к ногам его и отдам ему все, все, что могу отдать,
не обижая детей моих! Сам же я, с сего же дня, от всего отстраняюсь. За-
катилась звезда моего счастья! Я оставляю Степанчиково. Живите здесь все
покойно и счастливо. Я же еду в полк - и в бурях брани, на поле битвы,
проведу отчаянную судьбу мою... Довольно! е