надежда, слабая, конечно, но все же надежда - и что же? Сегодня утром вы
разрушаете ее сами в прах и в обломки! Вы присылаете мне письмо ваше; вы
выставляете намерение жениться; умоляете не разглашать... " Но почему
же, - подумал я, - почему же он написал именно теперь, когда уже я зас-
тал его, а не прежде? Почему же прежде он не прибежал ко мне, счастливый
и прекрасный - ибо любовь украшает лицо, - почему не бросился он тогда в
мои объятия, не заплакал на груди моей слезами беспредельного счастья и
не поведал мне всего, всего?" Или я крокодил, который бы только сожрал
вас, а не дал бы вам полезного совета? Или я какой-нибудь отвратительный
жук, который бы только укусил вас, а не способствовал вашему счастью?
"Друг ли я его или самое гнуснейшее из насекомых?" - вот вопрос, который
я задал себе нынче утром! "Для чего, наконец, - думал я, - для чего же
выписывал он из столицы своего племянника и сватал его к этой девице,
как не для того, чтоб обмануть и нас, и легкомысленного племянника, а
между тем втайне продолжать преступнейшее из намерений?" Нет, полковник,
если кто утвердил во мне мысль, что взаимная любовь ваша преступна, то
это вы сами, и одни только вы! Мало того, вы преступник и перед этой де-
вицей, ибо ее, чистую и благонравную, через вашу же неловкость и эгоис-
тическую недоверчивость вы подвергли клевете и тяжким подозрениям!
Дядя молчал, склонив голову: красноречие Фомы, видимо, одержало верх
над всеми его возражениями, и он уже сознавал себя полным преступником.
Генеральша и ее общество молча и с благоговением слушали Фому, а Перепе-
лицына с злобным торжеством смотрела на бедную Настеньку.
- Пораженный, раздраженный, убитый, - продолжал Фома, - я заперся се-
годня на ключ и молился, да внушит мне бог правые мысли! Наконец положил
я: в последний раз и публично испытать вас. Я, может быть, слишком горя-
чо принялся, может быть, слишком предался моему негодованию; но за бла-
городнейшие побуждения мои вы вышвырнули меня из окошка! Падая из окош-
ка, я думал про себя: "Вот так-то всегда на свете вознаграждается добро-
детель!" Тут я ударился оземь и затем едва помню, что со мною дальше
случилось!
Визги и стоны прервали Фому Фомича при этом трагическом воспоминании.
Генеральша бросилась было к нему с бутылкой малаги в руках, которую она
только что перед этим вырвала из рук воротившейся Прасковьи Ильиничны,
но Фома величественно отвел рукой и малагу и генеральшу.
- Остановитесь! - вскричал он, - мне надо кончить. Что случилось пос-
ле моего падения - не знаю. Знаю только одно, что теперь, мокрый и гото-
вый схватить лихорадку, я стою здесь, чтоб составить ваше обоюдное
счастье. Полковник! по многим признакам, которых я не хочу теперь объяс-
нять, я уверился наконец, что любовь ваша была чиста и даже возвышенна,
хотя вместе с тем и преступно недоверчива. Избитый, униженный, подозре-
ваемый в оскорблении девицы, за честь которой я, как рыцарь средних ве-
ков, готов пролить до капли всю кровь мою, - я решаюсь теперь показать
вам, как мстит за свои обиды Фома Опискин. Протяните мне вашу руку, пол-
ковник!
- С удовольствием, Фома! - вскричал дядя, - и так как ты вполне
объяснился теперь о чести благороднейшей особы, то... разумеется... вот
тебе рука моя, Фома, вместе с моим раскаянием...
И дядя с жаром подал ему руку, не подозревая еще, что из этого вый-
дет.
- Дайте и вы вашу руку, - продол
разрушаете ее сами в прах и в обломки! Вы присылаете мне письмо ваше; вы
выставляете намерение жениться; умоляете не разглашать... " Но почему
же, - подумал я, - почему же он написал именно теперь, когда уже я зас-
тал его, а не прежде? Почему же прежде он не прибежал ко мне, счастливый
и прекрасный - ибо любовь украшает лицо, - почему не бросился он тогда в
мои объятия, не заплакал на груди моей слезами беспредельного счастья и
не поведал мне всего, всего?" Или я крокодил, который бы только сожрал
вас, а не дал бы вам полезного совета? Или я какой-нибудь отвратительный
жук, который бы только укусил вас, а не способствовал вашему счастью?
"Друг ли я его или самое гнуснейшее из насекомых?" - вот вопрос, который
я задал себе нынче утром! "Для чего, наконец, - думал я, - для чего же
выписывал он из столицы своего племянника и сватал его к этой девице,
как не для того, чтоб обмануть и нас, и легкомысленного племянника, а
между тем втайне продолжать преступнейшее из намерений?" Нет, полковник,
если кто утвердил во мне мысль, что взаимная любовь ваша преступна, то
это вы сами, и одни только вы! Мало того, вы преступник и перед этой де-
вицей, ибо ее, чистую и благонравную, через вашу же неловкость и эгоис-
тическую недоверчивость вы подвергли клевете и тяжким подозрениям!
Дядя молчал, склонив голову: красноречие Фомы, видимо, одержало верх
над всеми его возражениями, и он уже сознавал себя полным преступником.
Генеральша и ее общество молча и с благоговением слушали Фому, а Перепе-
лицына с злобным торжеством смотрела на бедную Настеньку.
- Пораженный, раздраженный, убитый, - продолжал Фома, - я заперся се-
годня на ключ и молился, да внушит мне бог правые мысли! Наконец положил
я: в последний раз и публично испытать вас. Я, может быть, слишком горя-
чо принялся, может быть, слишком предался моему негодованию; но за бла-
городнейшие побуждения мои вы вышвырнули меня из окошка! Падая из окош-
ка, я думал про себя: "Вот так-то всегда на свете вознаграждается добро-
детель!" Тут я ударился оземь и затем едва помню, что со мною дальше
случилось!
Визги и стоны прервали Фому Фомича при этом трагическом воспоминании.
Генеральша бросилась было к нему с бутылкой малаги в руках, которую она
только что перед этим вырвала из рук воротившейся Прасковьи Ильиничны,
но Фома величественно отвел рукой и малагу и генеральшу.
- Остановитесь! - вскричал он, - мне надо кончить. Что случилось пос-
ле моего падения - не знаю. Знаю только одно, что теперь, мокрый и гото-
вый схватить лихорадку, я стою здесь, чтоб составить ваше обоюдное
счастье. Полковник! по многим признакам, которых я не хочу теперь объяс-
нять, я уверился наконец, что любовь ваша была чиста и даже возвышенна,
хотя вместе с тем и преступно недоверчива. Избитый, униженный, подозре-
ваемый в оскорблении девицы, за честь которой я, как рыцарь средних ве-
ков, готов пролить до капли всю кровь мою, - я решаюсь теперь показать
вам, как мстит за свои обиды Фома Опискин. Протяните мне вашу руку, пол-
ковник!
- С удовольствием, Фома! - вскричал дядя, - и так как ты вполне
объяснился теперь о чести благороднейшей особы, то... разумеется... вот
тебе рука моя, Фома, вместе с моим раскаянием...
И дядя с жаром подал ему руку, не подозревая еще, что из этого вый-
дет.
- Дайте и вы вашу руку, - продол