лицом! Какое у него лицо, у паршивика! Один только срам, а не лицо!
Я объяснил, что насчет лица я покамест нахожусь в неизвестности, но
что Егор Ильич Ростанев мне приходится дядей, а сам я - Сергей Александ-
рович такой-то.
- Это что, ученый-то человек? Батюшка мой, да там вас ждут не дождут-
ся! - вскричал толстяк, нелицемерно обрадовавшись. - Ведь я теперь сам
от них, из Степанчикова; от обеда уехал, из-за пудина встал: с Фомой
усидеть не мог! Со всеми там переругался из-за Фомки проклятого... Вот
встреча! Вы, батюшка, меня извините. Я Степан Алексеич Бахчеев и вас вот
эдаким от полу помню... Ну, кто бы сказал?.. А позвольте вас...
И толстяк полез лобызать меня.
После первых минут некоторого волнения я немедленно приступил к
расспросам: случай был превосходный.
- Но кто же этот Фома? - спросил я, - как это он завоевал там весь
дом? Как не выгонят его со двора шелепами? Признаюсь...
- Его-то выгонят? Да вы сдурели аль нет? Да ведь Егор-то Ильич перед
ним на цыпочках ходит! Да Фома велел раз быть вместо четверга середе,
так они там, все до единого, четверг середой почитали. "Не хочу, чтоб
был четверг, а будь середа!" Так две середы на одной неделе и было. Вы
думаете, я приврал что-нибудь? Вот настолечко не приврал! Просто, батюш-
ка, штука капитана Кука выходит!
- Я слышал это, но, признаюсь...
- Признаюсь да признаюсь! Ведь наладит же одно человек! Да чего приз-
наваться-то? Нет, вы лучше меня расспросите. Ведь все рассказать, так вы
не поверите, а спросите: из каких я лесов к вам явился? Матушка Егора-то
Ильича, полковника-то, хоть и очень достойная дама и к тому же гене-
ральша, да, по-моему, из ума совсем выжила: не надышит на Фомку трекля-
того. Всему она и причиной: она-то и завела его в доме. Зачитал он ее,
то есть как есть бессловесная женщина сделалась, хоть и превосходи-
тельством называется - за генерала Крахоткина пятидесяти лет замуж вып-
рыгнула! Про сестрицу Егора Ильича, Прасковью Ильиничну, что в девках
сорок лет сидит, и говорить не желаю. Ахи да охи, да клохчет как курица
- надоела мне совсем - ну ее! Только разве и есть в ней, что дамский
пол: так вот и уважай ее ни за что, ни про что, за то только, что она
дамский пол! Тьфу! говорить неприлично: тетушкой она вам приходится. Од-
на только Александра Егоровна, дочка полковничья, хоть и малый ребенок -
всего-то шестнадцатый год, да умней их всех, по-моему: не уважает Фоме;
даже смотреть было весело. Милая барышня, больше ничего! Да и кому ува-
жать-то? Ведь он, Фомка-то, у покойного генерала Крахоткина в шутах про-
живал! ведь он ему, для его генеральской потехи, различных зверей из се-
бя представлял! И выходит, что прежде Ваня огороды копал, а нынче Ваня в
воеводы попал. А теперь полковник-то, дядюшка-то, отставного шута замес-
то отца родного почитает, в рамку вставил его, подлеца, в ножки ему кла-
няется, своему-то приживальщику, - тьфу!
- Впрочем, бедность еще не порок... и... признаюсь вам... позвольте
вас спросить, что он, красив, умен?
- Фома-то? писаный красавец! - отвечал Бахчеев с каким-то необыкно-
венным дрожанием злости в голосе. (Вопросы мои как-то раздражали его, и
он уже начал и на меня смотреть подозрительно.) - Писаный красавец! Слы-
шите, добрые люди: красавца нашел! Да он на всех зверей похож, батюшка,
если уж все хотите доподлинно знать. И ведь добро бы остроумие было,
хот