?
Словом, я сам почувствовал, что зарапортовался ужасно. По молодости
еще можно было простить. Но господин Бахчеев не простил. Серьезно и
строго смотрел он мне в глаза и, наконец, вдруг побагровел, как индейс-
кий петух.
- Это Фомка-то такой особенный человек? - спросил он отрывисто.
- Послушайте: я еще сам почти ничему не верю из того, что я теперь
говорил. Я это так только, в виде догадки...
- А позвольте, батюшка, полюбопытствовать спросить: обучались вы фи-
лософии или нет?
- То есть в каком смысле? - спросил я с недоумением.
- Нет, не в смысле; а вы мне, батюшка, прямо, безо всякого смыслу от-
вечайте: обучались вы философии или нет?
- Признаюсь, я намерен изучать, но...
- Ну, так и есть! - вскричал господин Бахчеев, дав полную волю своему
негодованию. - Я, батюшка, еще прежде, чем вы рот растворили, догадался,
что вы философии обучались! Меня не надуешь! морген-фри! За три версты
чутьем услышу философа! Поцелуйтесь вы с вашим Фомой Фомичом! Особенного
человека нашел! тьфу! прокисай все на свете! Я было думал, что вы тоже
благонамеренный человек, а вы... Подавай! - закричал он кучеру, уж вле-
завшему на козла исправленного экипажа. - Домой!
Насилу-то я кое-как успокоил его; кое-как наконец он смягчился; но
долго еще не мог решиться переменить гнев на милость. Между тем он влез
в коляску с помощью Григория и Архипа, того самого, который читал нас-
тавления Васильеву.
- Позвольте спросить вас, - сказал я, подойдя к коляске, - вы уж бо-
лее не приедете к дядюшке?
- К дядюшке-то? А плюньте на того, кто вам это сказал! Вы думаете, я
постоянный человек, выдержу? В том-то и горе мое, что я тряпка, а не че-
ловек! Недели не пройдет, а я опять туда поплетусь. А зачем? Вот подите:
сам не знаю зачем, а поеду; опять буду с Фомой воевать. Это уж, батюшка,
горе мое! За грехи мне господь этого Фомку в наказание послал. Характер
у меня бабий, постоянства нет никакого! Трус я, батюшка, первой руки...
Мы, однакож, расстались по-дружески; он даже пригласил меня к себе
обедать.
- Приезжай, батюшка, приезжай, пообедаем. У меня водочка из Киева
пешком пришла, а повар в Париже бывал. Такого фенезерфу подаст, такую
кулебяку мисаиловну сочинит, что только пальчики оближешь да в ножки
поклонишься ему, подлецу. Образованный человек! Я вот только давно не
сек его, балуется он у меня... да вот теперь благо напомнили... Приез-
жай! Я бы вас и сегодня с собою пригласил, да вот как-то весь упал, рас-
кис, совсем без задних ног сделался. Ведь я человек больной, сырой чело-
век. Вы, может быть, и не верите... Ну, прощайте, батюшка! Пора плыть и
моему кораблю. Вон и ваш тарантасик готов. А Фомке скажите, чтоб и не
встречался со мной; не то я такую чувствительную встречу ему сочиню, что
он...
Но последних слов уж не было слышно. Коляска, принятая дружно четвер-
кою сильных коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел
в него, и мы тотчас же проехали городишко. "Конечно, этот господин при-
вирает, - подумал я, - он слишком сердит и не может быть беспристраст-
ным. Но опять-таки все, что он говорил о дяде, очень замечательно. Вот
уж два голоса согласны в том, что дядя любит эту девицу... Гм! Женюсь я
иль нет?" В этот раз я крепко задумался.
III
ДЯДЯ
Признаюсь, я даже немного струсил. Романические мечты мои показались
мне вдруг чрезвычайно странным
Словом, я сам почувствовал, что зарапортовался ужасно. По молодости
еще можно было простить. Но господин Бахчеев не простил. Серьезно и
строго смотрел он мне в глаза и, наконец, вдруг побагровел, как индейс-
кий петух.
- Это Фомка-то такой особенный человек? - спросил он отрывисто.
- Послушайте: я еще сам почти ничему не верю из того, что я теперь
говорил. Я это так только, в виде догадки...
- А позвольте, батюшка, полюбопытствовать спросить: обучались вы фи-
лософии или нет?
- То есть в каком смысле? - спросил я с недоумением.
- Нет, не в смысле; а вы мне, батюшка, прямо, безо всякого смыслу от-
вечайте: обучались вы философии или нет?
- Признаюсь, я намерен изучать, но...
- Ну, так и есть! - вскричал господин Бахчеев, дав полную волю своему
негодованию. - Я, батюшка, еще прежде, чем вы рот растворили, догадался,
что вы философии обучались! Меня не надуешь! морген-фри! За три версты
чутьем услышу философа! Поцелуйтесь вы с вашим Фомой Фомичом! Особенного
человека нашел! тьфу! прокисай все на свете! Я было думал, что вы тоже
благонамеренный человек, а вы... Подавай! - закричал он кучеру, уж вле-
завшему на козла исправленного экипажа. - Домой!
Насилу-то я кое-как успокоил его; кое-как наконец он смягчился; но
долго еще не мог решиться переменить гнев на милость. Между тем он влез
в коляску с помощью Григория и Архипа, того самого, который читал нас-
тавления Васильеву.
- Позвольте спросить вас, - сказал я, подойдя к коляске, - вы уж бо-
лее не приедете к дядюшке?
- К дядюшке-то? А плюньте на того, кто вам это сказал! Вы думаете, я
постоянный человек, выдержу? В том-то и горе мое, что я тряпка, а не че-
ловек! Недели не пройдет, а я опять туда поплетусь. А зачем? Вот подите:
сам не знаю зачем, а поеду; опять буду с Фомой воевать. Это уж, батюшка,
горе мое! За грехи мне господь этого Фомку в наказание послал. Характер
у меня бабий, постоянства нет никакого! Трус я, батюшка, первой руки...
Мы, однакож, расстались по-дружески; он даже пригласил меня к себе
обедать.
- Приезжай, батюшка, приезжай, пообедаем. У меня водочка из Киева
пешком пришла, а повар в Париже бывал. Такого фенезерфу подаст, такую
кулебяку мисаиловну сочинит, что только пальчики оближешь да в ножки
поклонишься ему, подлецу. Образованный человек! Я вот только давно не
сек его, балуется он у меня... да вот теперь благо напомнили... Приез-
жай! Я бы вас и сегодня с собою пригласил, да вот как-то весь упал, рас-
кис, совсем без задних ног сделался. Ведь я человек больной, сырой чело-
век. Вы, может быть, и не верите... Ну, прощайте, батюшка! Пора плыть и
моему кораблю. Вон и ваш тарантасик готов. А Фомке скажите, чтоб и не
встречался со мной; не то я такую чувствительную встречу ему сочиню, что
он...
Но последних слов уж не было слышно. Коляска, принятая дружно четвер-
кою сильных коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел
в него, и мы тотчас же проехали городишко. "Конечно, этот господин при-
вирает, - подумал я, - он слишком сердит и не может быть беспристраст-
ным. Но опять-таки все, что он говорил о дяде, очень замечательно. Вот
уж два голоса согласны в том, что дядя любит эту девицу... Гм! Женюсь я
иль нет?" В этот раз я крепко задумался.
III
ДЯДЯ
Признаюсь, я даже немного струсил. Романические мечты мои показались
мне вдруг чрезвычайно странным