м же за конюшнями?
- Опасается, батюшка...
Действительно, я нашел дядю за конюшнями. Там, на площадке, он стоял
перед группой крестьян, которые кланялись и о чем-то усердно просили.
Дядя что-то с жаром им толковал. Я подошел и окликнул его. Он обернулся,
и мы бросились друг другу в объятия.
Он чрезвычайно мне обрадовался; радость его доходила до восторга. Он
обнимал меня, сжимал мои руки... Точно ему возвратили его родного сына,
избавленного от какой-нибудь смертельной опасности. Точно как будто я
своим приездом избавил и его самого от какой-то смертельной опасности и
привез с собою разрешение всех его недоразумений, счастье и радость на
всю жизнь ему и всем, кого он любит. Дядя не согласился бы быть счастли-
вым один. После первых порывов восторга он вдруг так захлопотал, что на-
конец совершенно сбился и спутался. Он закидывал меня расспросами, хотел
немедленно вести меня к своему семейству. Мы было и пошли, но дядя воро-
тился, пожелав представить меня сначала капитоновским мужикам. Потом,
помню, он вдруг заговорил, неизвестно по какому поводу, о каком-то гос-
подине Коровкине, необыкновенном человеке, которого он встретил три дня
назад где-то на большой дороге и которого ждал теперь к себе в гости с
крайним нетерпением. Потом он бросил и Коровкина и заговорил о чем-то
другом. Я с наслаждением смотрел на него. Отвечая на торопливые его
расспросы, я сказал, что желал бы не вступать в службу, а продолжать за-
ниматься науками. Как только дело дошло до наук, дядя вдруг насупил бро-
ви и сделал необыкновенно важное лицо. Узнав, что в последнее время я
занимался минералогией, он поднял голову и с гордостью осмотрелся кру-
гом, как будто он сам, один, без всякой посторонней помощи, открыл и на-
писал всю минералогию. Я уже сказал, что перед словом "наука" он благо-
говел самым бескорыстнейшим образом, тем более бескорыстным, что сам ре-
шительно ничего не знал.
- Эх, брат, есть же на свете люди, что всю подноготную знают! - гово-
рил он мне однажды с сверкающими от восторга глазами. - Сидишь между ни-
ми, слушаешь и ведь сам знаешь, что ничего не понимаешь, а все как-то
сердцу любо. А отчего? А оттого, что тут польза, тут ум, тут всеобщее
счастье! Это-то я понимаю. Вот я теперь по чугунке поеду, а Илюшка мой,
может, и по воздуху полетит... Ну, да наконец, и торговля, промышлен-
ность - эти, так сказать, струи... то есть я хочу сказать, что как ни
верти, а полезно... Ведь полезно - не правда ли?
Но обратимся к нашей встрече.
- Вот подожди, друг мой, подожди, - начал он, потирая руки и скорого-
воркою, - увидишь человека! Человек редкий, я тебе скажу, человек уче-
ный, человек науки; останется в столетии. А ведь хорошо словечко: "Оста-
нется в столетии"? Это мне Фома объяснил... Подожди, я тебя познакомлю.
- Это вы про Фому Фомича, дядюшка?
- Нет, нет, друг мой! Это я теперь про Коровкина. То есть и Фома то-
же, и он... Но это я про Коровкина теперь говорил, - прибавил он, неиз-
вестно отчего покраснев и как будто смешавшись, как только речь зашла
про Фому.
- Какими же он науками занимается, дядюшка?
- Науками, братец, науками, вообще науками! Я вот только не могу ска-
зать, какими именно, а только знаю, что науками. Как про железные дороги
говорит! И знаешь, - прибавил дядя полушепотом, многозначительно прищу-
ривая правый глаз, - немного, эдак, вольных идей! Я заметил, особе
- Опасается, батюшка...
Действительно, я нашел дядю за конюшнями. Там, на площадке, он стоял
перед группой крестьян, которые кланялись и о чем-то усердно просили.
Дядя что-то с жаром им толковал. Я подошел и окликнул его. Он обернулся,
и мы бросились друг другу в объятия.
Он чрезвычайно мне обрадовался; радость его доходила до восторга. Он
обнимал меня, сжимал мои руки... Точно ему возвратили его родного сына,
избавленного от какой-нибудь смертельной опасности. Точно как будто я
своим приездом избавил и его самого от какой-то смертельной опасности и
привез с собою разрешение всех его недоразумений, счастье и радость на
всю жизнь ему и всем, кого он любит. Дядя не согласился бы быть счастли-
вым один. После первых порывов восторга он вдруг так захлопотал, что на-
конец совершенно сбился и спутался. Он закидывал меня расспросами, хотел
немедленно вести меня к своему семейству. Мы было и пошли, но дядя воро-
тился, пожелав представить меня сначала капитоновским мужикам. Потом,
помню, он вдруг заговорил, неизвестно по какому поводу, о каком-то гос-
подине Коровкине, необыкновенном человеке, которого он встретил три дня
назад где-то на большой дороге и которого ждал теперь к себе в гости с
крайним нетерпением. Потом он бросил и Коровкина и заговорил о чем-то
другом. Я с наслаждением смотрел на него. Отвечая на торопливые его
расспросы, я сказал, что желал бы не вступать в службу, а продолжать за-
ниматься науками. Как только дело дошло до наук, дядя вдруг насупил бро-
ви и сделал необыкновенно важное лицо. Узнав, что в последнее время я
занимался минералогией, он поднял голову и с гордостью осмотрелся кру-
гом, как будто он сам, один, без всякой посторонней помощи, открыл и на-
писал всю минералогию. Я уже сказал, что перед словом "наука" он благо-
говел самым бескорыстнейшим образом, тем более бескорыстным, что сам ре-
шительно ничего не знал.
- Эх, брат, есть же на свете люди, что всю подноготную знают! - гово-
рил он мне однажды с сверкающими от восторга глазами. - Сидишь между ни-
ми, слушаешь и ведь сам знаешь, что ничего не понимаешь, а все как-то
сердцу любо. А отчего? А оттого, что тут польза, тут ум, тут всеобщее
счастье! Это-то я понимаю. Вот я теперь по чугунке поеду, а Илюшка мой,
может, и по воздуху полетит... Ну, да наконец, и торговля, промышлен-
ность - эти, так сказать, струи... то есть я хочу сказать, что как ни
верти, а полезно... Ведь полезно - не правда ли?
Но обратимся к нашей встрече.
- Вот подожди, друг мой, подожди, - начал он, потирая руки и скорого-
воркою, - увидишь человека! Человек редкий, я тебе скажу, человек уче-
ный, человек науки; останется в столетии. А ведь хорошо словечко: "Оста-
нется в столетии"? Это мне Фома объяснил... Подожди, я тебя познакомлю.
- Это вы про Фому Фомича, дядюшка?
- Нет, нет, друг мой! Это я теперь про Коровкина. То есть и Фома то-
же, и он... Но это я про Коровкина теперь говорил, - прибавил он, неиз-
вестно отчего покраснев и как будто смешавшись, как только речь зашла
про Фому.
- Какими же он науками занимается, дядюшка?
- Науками, братец, науками, вообще науками! Я вот только не могу ска-
зать, какими именно, а только знаю, что науками. Как про железные дороги
говорит! И знаешь, - прибавил дядя полушепотом, многозначительно прищу-
ривая правый глаз, - немного, эдак, вольных идей! Я заметил, особе