и, даже как будто и глупыми, как только я
въехал в Степанчиково. Это было часов около пяти пополудни. Дорога шла
мимо барского сада. Снова, после долгих лет разлуки, я увидел этот ог-
ромный сад, в котором мелькнуло несколько счастливых дней моего детства
и который много раз потом снился мне во сне, в дортуарах школ, хлопотав-
ших о моем образовании. Я выскочил из повозки и пошел прямо через сад к
барскому дому. Мне очень хотелось явиться втихомолку, разузнать, выспро-
сить и прежде всего наговориться с дядей. Так и случилось. Пройдя аллею
столетних лип, я ступил на террасу, с которой стеклянною дверью прямо
входили во внутренние комнаты. Эта терраса была окружена клумбами цветов
и заставлена горшками дорогих растений. Здесь я встретил одного из ту-
земцев, старого Гаврилу, бывшего когда-то моим дядькой, а теперь почет-
ного камердинера дядюшки. Старик был в очках и держал в руке тетрадку,
которую читал с необыкновенным вниманием. Мы виделись с ним два года на-
зад, в Петербурге, куда он приезжал вместе с дядей, а потому он тотчас
же теперь узнал меня. С радостными слезами бросился он целовать мои ру-
ки, причем очки слетели с его носа на пол. Такая привязанность старика
меня очень тронула. Но, взволнованный недавним разговором с господином
Бахчеевым, я прежде всего обратил внимание на подозрительную тетрадку,
бывшую в руках у Гаврилы.
- Что это, Гаврила, неужели и тебя начали учить по-французски? -
спросил я старика.
- Учат, батюшка, на старости лет, как скворца, - печально отвечал
Гаврила.
- Сам Фома учит?
- Он, батюшка. Умнеющий, должно быть, человек.
- Нечего сказать, умник! По разговорам учит?
- По китрадке, батюшка.
- Это что в руках у тебя? А! французские слова русскими буквами -
ухитрился! Такому болвану, дураку набитому, в руки даетесь - не стыдно
ли, Гаврила? - вскричал я, в один миг забыв все великодушные мои предпо-
ложения о Фоме Фомиче, за которые мне еще так недавно досталось от гос-
подина Бахчеева.
- Где же, батюшка, - отвечал старик, - где же он дурак, коли уж гос-
подами нашими так заправляет?
- Гм! Может быть, ты и прав, Гаврила, - пробормотал я, приостановлен-
ный этим замечанием. - Веди же меня к дядюшке!
- Сокол ты мой! да я не могу на глаза показаться, не смею. Я уж и его
стал бояться. Вот здесь и сижу, горе мычу, да за клумбы сигаю, когда он
проходить изволит.
- Да чего же ты боишься?
- Давеча уроку не знал; Фома Фомич на коленки ставил, а я и не стал.
Стар я стал, батюшка, Сергей Александрыч, чтоб надо мной такие шутки шу-
тить! Барин осерчать изволил, зачем Фому Фомича не послушался. "Он, го-
ворит, старый ты хрыч, о твоем же образовании заботится, произношению
тебя хочет учить". Вот и хожу, твержу вокабул. Обещал Фома Фомич к вече-
ру опять экзаментик сделать.
Мне показалось, что тут было что-то неясное. С этим французским язы-
ком была какая-нибудь история, подумал я, которую старик не может мне
объяснить.
- Один вопрос, Гаврила: каков он собой? видный, высокого роста?
- Фома-то Фомич? Нет, батюшка, плюгавенький такой человечек.
- Гм! Подожди, Гаврила; все это еще, может быть, уладится; даже неп-
ременно, обещаю тебе, уладится! Но... где же дядюшка?
- А за конюшнями мужичков принимает. С Капитоновки старики с поклоном
пришли. Прослышали, что их Фоме Фомичу записывают. Отмолиться хотят.
- Да заче
въехал в Степанчиково. Это было часов около пяти пополудни. Дорога шла
мимо барского сада. Снова, после долгих лет разлуки, я увидел этот ог-
ромный сад, в котором мелькнуло несколько счастливых дней моего детства
и который много раз потом снился мне во сне, в дортуарах школ, хлопотав-
ших о моем образовании. Я выскочил из повозки и пошел прямо через сад к
барскому дому. Мне очень хотелось явиться втихомолку, разузнать, выспро-
сить и прежде всего наговориться с дядей. Так и случилось. Пройдя аллею
столетних лип, я ступил на террасу, с которой стеклянною дверью прямо
входили во внутренние комнаты. Эта терраса была окружена клумбами цветов
и заставлена горшками дорогих растений. Здесь я встретил одного из ту-
земцев, старого Гаврилу, бывшего когда-то моим дядькой, а теперь почет-
ного камердинера дядюшки. Старик был в очках и держал в руке тетрадку,
которую читал с необыкновенным вниманием. Мы виделись с ним два года на-
зад, в Петербурге, куда он приезжал вместе с дядей, а потому он тотчас
же теперь узнал меня. С радостными слезами бросился он целовать мои ру-
ки, причем очки слетели с его носа на пол. Такая привязанность старика
меня очень тронула. Но, взволнованный недавним разговором с господином
Бахчеевым, я прежде всего обратил внимание на подозрительную тетрадку,
бывшую в руках у Гаврилы.
- Что это, Гаврила, неужели и тебя начали учить по-французски? -
спросил я старика.
- Учат, батюшка, на старости лет, как скворца, - печально отвечал
Гаврила.
- Сам Фома учит?
- Он, батюшка. Умнеющий, должно быть, человек.
- Нечего сказать, умник! По разговорам учит?
- По китрадке, батюшка.
- Это что в руках у тебя? А! французские слова русскими буквами -
ухитрился! Такому болвану, дураку набитому, в руки даетесь - не стыдно
ли, Гаврила? - вскричал я, в один миг забыв все великодушные мои предпо-
ложения о Фоме Фомиче, за которые мне еще так недавно досталось от гос-
подина Бахчеева.
- Где же, батюшка, - отвечал старик, - где же он дурак, коли уж гос-
подами нашими так заправляет?
- Гм! Может быть, ты и прав, Гаврила, - пробормотал я, приостановлен-
ный этим замечанием. - Веди же меня к дядюшке!
- Сокол ты мой! да я не могу на глаза показаться, не смею. Я уж и его
стал бояться. Вот здесь и сижу, горе мычу, да за клумбы сигаю, когда он
проходить изволит.
- Да чего же ты боишься?
- Давеча уроку не знал; Фома Фомич на коленки ставил, а я и не стал.
Стар я стал, батюшка, Сергей Александрыч, чтоб надо мной такие шутки шу-
тить! Барин осерчать изволил, зачем Фому Фомича не послушался. "Он, го-
ворит, старый ты хрыч, о твоем же образовании заботится, произношению
тебя хочет учить". Вот и хожу, твержу вокабул. Обещал Фома Фомич к вече-
ру опять экзаментик сделать.
Мне показалось, что тут было что-то неясное. С этим французским язы-
ком была какая-нибудь история, подумал я, которую старик не может мне
объяснить.
- Один вопрос, Гаврила: каков он собой? видный, высокого роста?
- Фома-то Фомич? Нет, батюшка, плюгавенький такой человечек.
- Гм! Подожди, Гаврила; все это еще, может быть, уладится; даже неп-
ременно, обещаю тебе, уладится! Но... где же дядюшка?
- А за конюшнями мужичков принимает. С Капитоновки старики с поклоном
пришли. Прослышали, что их Фоме Фомичу записывают. Отмолиться хотят.
- Да заче