произношения, -
проговорил дядя каким-то просительным голосом. - Он сам это говорил, что
для произношения... Притом же тут случилась одна особенная история - ты
ее не знаешь, а потому и не можешь судить. Надо, братец, прежде вник-
нуть, а уж потом обвинять... Обвинять-то легко!
- Да вы-то чего! - закричал я, в запальчивости снова обращаясь к му-
жикам. - Вы бы ему так все прямо и высказали. Дескать, эдак нельзя, Фома
Фомич, а вот оно как! Ведь есть же у вас язык?
- Где та мышь, чтоб коту звонок привесила, батюшка? "Я, говорит, те-
бя, мужика сиволапого, чистоте и порядку учу. Отчего у тебя рубаха не-
чиста?" Да в поту живет, оттого и нечистая! Не каждый день переменять. С
чистоты не воскреснешь, с по'гани не треснешь.
- А вот анамедни на гумно пришел, - заговорил другой мужик, с виду
рослый и сухощавый, весь в заплатах, в самых худеньких лаптишках, и,
по-видимому, один из тех, которые вечно чем-нибудь недовольны и всегда
держат в запасе какое-нибудь ядовитое, отравленное слово. До сих пор он
хоронился за спинами других мужиков, слушал в мрачном безмолвии и все
время не сгонял с лица какой-то двусмысленной, горько-лукавой усмешки. -
На гумно пришел: "Знаете ли вы, говорит, сколько до солнца верст?" А кто
его знает? Наука эта не нашенская, а барская. "Нет, говорит, ты дурак,
пехтерь, пользы своей не знаешь; а я, говорит, астролом! Я все божии
планиды узнал."
- Ну, а сказал тебе сколько до солнца верст? - вмешался дядя, вдруг
оживляясь и весело мне подмигивая, как бы говоря: "Вот посмотри-ка, что
будет!"
- Да, сказал сколько-то много, - нехотя отвечал мужик, не ожидавший
такого вопроса.
- Ну, а сколько сказал, сколько именно?
- Да вашей милости лучше известно, а мы люди темные.
- Да я-то, брат, знаю, а ты помнишь ли?
- Да сколько-то сот али тысяч, говорил, будет. Что-то много сказал.
На трех возах не вывезешь.
- То-то, помни, братец! А ты думал, небось, с версту будет, рукой
достать? Нет, брат, земля - это, видишь, как шар круглый, - понимаешь?..
- продолжал дядя, очертив руками в воздухе подобие шара.
Мужик горько улыбнулся.
- Да, как шар! Она так на воздухе и держится сама собой и кругом
солнца ходит. А солнце-то на месте стоит; тебе только кажется, что оно
ходит. Вот она штука какая! А открыл это все капитан Кук, мореход... А
черт его знает, кто и открыл, - прибавил он полушепотом, обращаясь ко
мне. - Сам-то я, брат, ничего не знаю... А ты знаешь, сколько до солн-
ца-то?
- Знаю, дядюшка, - отвечал я, с удивлением смотря на всю эту сцену, -
только вот что я думаю: конечно, необразованность есть то же неряшество;
но, с другой стороны... учить крестьян астрономии...
- Именно, именно, именно неряшество! - подхватил дядя в восторге от
моего выражения, которое показалось ему чрезвычайно удачным. - Благород-
ная мысль! Именно неряшество! Я это всегда говорил... то есть я этого
никогда не говорил, но я чувствовал. Слышите, - закричал он мужикам, -
необразованность это то же неряшество, такая же грязь! Вот оттого вас
Фома и хотел научить. Он вас добру хотел научить - это ничего. Это,
брат, уж все равно, тоже служба, всякого чина стоит. Вот оно дело какое,
наука-то! Ну, хорошо, хорошо, друзья мои! Ступайте с богом, а я рад,
рад... будьте покойны, я вас не оставлю.
- Защити, отец родной!
- Вели свет видеть, батюшка!
И м
проговорил дядя каким-то просительным голосом. - Он сам это говорил, что
для произношения... Притом же тут случилась одна особенная история - ты
ее не знаешь, а потому и не можешь судить. Надо, братец, прежде вник-
нуть, а уж потом обвинять... Обвинять-то легко!
- Да вы-то чего! - закричал я, в запальчивости снова обращаясь к му-
жикам. - Вы бы ему так все прямо и высказали. Дескать, эдак нельзя, Фома
Фомич, а вот оно как! Ведь есть же у вас язык?
- Где та мышь, чтоб коту звонок привесила, батюшка? "Я, говорит, те-
бя, мужика сиволапого, чистоте и порядку учу. Отчего у тебя рубаха не-
чиста?" Да в поту живет, оттого и нечистая! Не каждый день переменять. С
чистоты не воскреснешь, с по'гани не треснешь.
- А вот анамедни на гумно пришел, - заговорил другой мужик, с виду
рослый и сухощавый, весь в заплатах, в самых худеньких лаптишках, и,
по-видимому, один из тех, которые вечно чем-нибудь недовольны и всегда
держат в запасе какое-нибудь ядовитое, отравленное слово. До сих пор он
хоронился за спинами других мужиков, слушал в мрачном безмолвии и все
время не сгонял с лица какой-то двусмысленной, горько-лукавой усмешки. -
На гумно пришел: "Знаете ли вы, говорит, сколько до солнца верст?" А кто
его знает? Наука эта не нашенская, а барская. "Нет, говорит, ты дурак,
пехтерь, пользы своей не знаешь; а я, говорит, астролом! Я все божии
планиды узнал."
- Ну, а сказал тебе сколько до солнца верст? - вмешался дядя, вдруг
оживляясь и весело мне подмигивая, как бы говоря: "Вот посмотри-ка, что
будет!"
- Да, сказал сколько-то много, - нехотя отвечал мужик, не ожидавший
такого вопроса.
- Ну, а сколько сказал, сколько именно?
- Да вашей милости лучше известно, а мы люди темные.
- Да я-то, брат, знаю, а ты помнишь ли?
- Да сколько-то сот али тысяч, говорил, будет. Что-то много сказал.
На трех возах не вывезешь.
- То-то, помни, братец! А ты думал, небось, с версту будет, рукой
достать? Нет, брат, земля - это, видишь, как шар круглый, - понимаешь?..
- продолжал дядя, очертив руками в воздухе подобие шара.
Мужик горько улыбнулся.
- Да, как шар! Она так на воздухе и держится сама собой и кругом
солнца ходит. А солнце-то на месте стоит; тебе только кажется, что оно
ходит. Вот она штука какая! А открыл это все капитан Кук, мореход... А
черт его знает, кто и открыл, - прибавил он полушепотом, обращаясь ко
мне. - Сам-то я, брат, ничего не знаю... А ты знаешь, сколько до солн-
ца-то?
- Знаю, дядюшка, - отвечал я, с удивлением смотря на всю эту сцену, -
только вот что я думаю: конечно, необразованность есть то же неряшество;
но, с другой стороны... учить крестьян астрономии...
- Именно, именно, именно неряшество! - подхватил дядя в восторге от
моего выражения, которое показалось ему чрезвычайно удачным. - Благород-
ная мысль! Именно неряшество! Я это всегда говорил... то есть я этого
никогда не говорил, но я чувствовал. Слышите, - закричал он мужикам, -
необразованность это то же неряшество, такая же грязь! Вот оттого вас
Фома и хотел научить. Он вас добру хотел научить - это ничего. Это,
брат, уж все равно, тоже служба, всякого чина стоит. Вот оно дело какое,
наука-то! Ну, хорошо, хорошо, друзья мои! Ступайте с богом, а я рад,
рад... будьте покойны, я вас не оставлю.
- Защити, отец родной!
- Вели свет видеть, батюшка!
И м