шь, что можно
сконфузиться. Ну, сконфузился, да и концы в воду! А я, брат, для первого
моего дебюта даже соврал - веришь иль нет? Нет, ей-богу, Анфиса Петров-
на, это, я вам скажу, интересно послушать. Только что поступил в юнкера,
приезжаю в Москву, отправляюсь к одной важной барыне с рекомендательным
письмом - то есть надменнейшая женщина была, но, в сущности, право, пре-
добрая, что б ни говорили. Вхожу - принимают. Гостиная полна народу,
преимущественно тузы. Раскланялся, сел. Со второго слова она мне: "А
есть ли, батюшка, деревеньки?" То есть ни курицы не было, - что отве-
чать? Сконфузился в прах. Все на меня смотрят (ну, что, юнкеришка!). Ну,
почему бы не сказать: нет ничего; и благородно бы вышло, потому что
правду бы сказал. Не выдержал! "Есть, говорю, сто семнадцать душ". И к
чему я тут эти семнадцать приплел? уж коли врать, так и врал бы круглым
числом - не правда ли? Чрез минуту, по рекомендательному же моему
письму, оказалось, что я гол как сокол и, вдобавок, соврал! Ну, что было
делать? Удрал во все лопатки и с тех пор ни ногой. Ведь у меня тогда еще
ничего не было. Это все, что теперь: триста душ от дядюшки Афанасья Мат-
веича да двести душ, с Капитоновкой, еще прежде, от бабушки Акулины Пан-
филовны, итого пятьсот с лишком. Это хорошо! Только я с тех пор закаялся
врать и не вру.
- Ну, я бы на вашем месте не закаивался. Бог знает что может слу-
читься, - заметил Обноскин, насмешливо улыбаясь.
- Ну, да, это правда, правда! Бог знает что может случиться, - прос-
тодушно поддакнул дядя.
Обноскин громко захохотал, опрокинувшись на спинку кресла; его ма-
менька улыбнулась; как-то особенно гадко захихикала и девица Перепелицы-
на; захохотала и Татьяна Ивановна, не зная чему, и даже забила в ладоши,
- словом, я видел ясно, что дядю в его же доме считали ровно ни во что.
Сашенька, злобно сверкая глазками, пристально смотрела на Обноскина. Гу-
вернантка покраснела и потупилась. Дядя удивился.
- А что? что случилось? - повторил он, с недоумением озирая всех нас.
Во все это время братец мой, Мизинчиков, сидел поодаль, молча, и даже
не улыбнулся, когда все засмеялись. Он усердно пил чай, философически
смотрел на всю публику и несколько раз, как будто в припадке невыносимой
скуки, порывался засвистать, вероятно, по старой привычке, но вовремя
останавливался. Обноскин, задиравший дядю и покушавшийся на меня, как
будто не смел и взглянуть на Мизинчикова: я это заметил. Заметил я тоже,
что молчаливый братец мой часто посматривал на меня, и даже с видимым
любопытством, как будто желая в точности определить, что я за человек.
- Я уверена, - защебетала вдруг мадам Обноскина, - я совершенно уве-
рена, monsieur Serge, - ведь так, кажется? - что вы, в вашем Петербурге,
были небольшим обожателем дам. Я знаю, там много, очень много развелось
теперь молодых людей, которые совершенно чуждаются дамского общества.
Но, по-моему, это все вольнодумцы. Я не иначе соглашаюсь на это смот-
реть, как на непростительное вольнодумство. И признаюсь вам, меня это
удивляет, удивляет, молодой человек, просто удивляет!..
- Совершенно не был в обществе, - отвечал я с необыкновенным одушев-
лением. - Но это... я по крайней мере думаю, ничего-с... Я жил, то
а до сих пор я все сидел дома...
- Занимался науками, - заметил, приосанившись, дядя.
- Ах, дядюшка, вы все с своими науками!.. Вообразите, - про
сконфузиться. Ну, сконфузился, да и концы в воду! А я, брат, для первого
моего дебюта даже соврал - веришь иль нет? Нет, ей-богу, Анфиса Петров-
на, это, я вам скажу, интересно послушать. Только что поступил в юнкера,
приезжаю в Москву, отправляюсь к одной важной барыне с рекомендательным
письмом - то есть надменнейшая женщина была, но, в сущности, право, пре-
добрая, что б ни говорили. Вхожу - принимают. Гостиная полна народу,
преимущественно тузы. Раскланялся, сел. Со второго слова она мне: "А
есть ли, батюшка, деревеньки?" То есть ни курицы не было, - что отве-
чать? Сконфузился в прах. Все на меня смотрят (ну, что, юнкеришка!). Ну,
почему бы не сказать: нет ничего; и благородно бы вышло, потому что
правду бы сказал. Не выдержал! "Есть, говорю, сто семнадцать душ". И к
чему я тут эти семнадцать приплел? уж коли врать, так и врал бы круглым
числом - не правда ли? Чрез минуту, по рекомендательному же моему
письму, оказалось, что я гол как сокол и, вдобавок, соврал! Ну, что было
делать? Удрал во все лопатки и с тех пор ни ногой. Ведь у меня тогда еще
ничего не было. Это все, что теперь: триста душ от дядюшки Афанасья Мат-
веича да двести душ, с Капитоновкой, еще прежде, от бабушки Акулины Пан-
филовны, итого пятьсот с лишком. Это хорошо! Только я с тех пор закаялся
врать и не вру.
- Ну, я бы на вашем месте не закаивался. Бог знает что может слу-
читься, - заметил Обноскин, насмешливо улыбаясь.
- Ну, да, это правда, правда! Бог знает что может случиться, - прос-
тодушно поддакнул дядя.
Обноскин громко захохотал, опрокинувшись на спинку кресла; его ма-
менька улыбнулась; как-то особенно гадко захихикала и девица Перепелицы-
на; захохотала и Татьяна Ивановна, не зная чему, и даже забила в ладоши,
- словом, я видел ясно, что дядю в его же доме считали ровно ни во что.
Сашенька, злобно сверкая глазками, пристально смотрела на Обноскина. Гу-
вернантка покраснела и потупилась. Дядя удивился.
- А что? что случилось? - повторил он, с недоумением озирая всех нас.
Во все это время братец мой, Мизинчиков, сидел поодаль, молча, и даже
не улыбнулся, когда все засмеялись. Он усердно пил чай, философически
смотрел на всю публику и несколько раз, как будто в припадке невыносимой
скуки, порывался засвистать, вероятно, по старой привычке, но вовремя
останавливался. Обноскин, задиравший дядю и покушавшийся на меня, как
будто не смел и взглянуть на Мизинчикова: я это заметил. Заметил я тоже,
что молчаливый братец мой часто посматривал на меня, и даже с видимым
любопытством, как будто желая в точности определить, что я за человек.
- Я уверена, - защебетала вдруг мадам Обноскина, - я совершенно уве-
рена, monsieur Serge, - ведь так, кажется? - что вы, в вашем Петербурге,
были небольшим обожателем дам. Я знаю, там много, очень много развелось
теперь молодых людей, которые совершенно чуждаются дамского общества.
Но, по-моему, это все вольнодумцы. Я не иначе соглашаюсь на это смот-
реть, как на непростительное вольнодумство. И признаюсь вам, меня это
удивляет, удивляет, молодой человек, просто удивляет!..
- Совершенно не был в обществе, - отвечал я с необыкновенным одушев-
лением. - Но это... я по крайней мере думаю, ничего-с... Я жил, то
а до сих пор я все сидел дома...
- Занимался науками, - заметил, приосанившись, дядя.
- Ах, дядюшка, вы все с своими науками!.. Вообразите, - про