должал я с
необыкновенною развязностью, любезно осклабляясь и обращаясь снова к Об-
носкиной, - мой дорогой дядюшка до такой степени предан наукам, что от-
копал где-то на большой дороге какого-то чудодейственного, практического
философа, господина Коровкина; и первое слово сегодня ко мне, после
стольких лет разлуки, было, что он ждет этого феноменального чудодея с
каким-то судорожным, можно сказать, нетерпением... из любви к науке, ра-
зумеется...
И я захихикал, надеясь вызвать всеобщий смех в похвалу моему остроу-
мию.
- Кто такой? про кого он? - резко проговорила генеральша, обращаясь к
Перепелицыной.
- Гостей-с Егор Ильич наприглашали-с, ученых-с; по большим дорогам
ездят, их собирают-с, - с наслаждением пропищала девица.
Дядя совсем растерялся.
- Ах, да! я и забыл! - вскричал он, бросив на меня взгляд, в котором
выражался укор, - жду Коровкина. Человек науки, человек останется в сто-
летии...
Он осекся и замолчал. Генеральша махнула рукой и в этот раз так удач-
но, что задела за чашку, которая слетела со стола и разбилась. Произошло
всеобщее волнение.
- Это она всегда, как рассердится, возьмет да и бросит что-нибудь на
пол, - шептал мне сконфуженный дядя. - Но это только - когда рассердит-
ся... Ты, брат, не смотри, не замечай, гляди в сторону... Зачем ты об
Коровкине-то заговорил?..
Но я и без того смотрел в сторону: в эту минуту я встретил взгляд гу-
вернантки, и мне показалось, что в этом взгляде на меня был какой-то уп-
рек; что-то даже презрительное; румянец негодования ярко запылал на ее
бледных щеках. Я понял ее взгляд и догадался, что малодушным и гадким
желанием моим сделать дядю смешным, чтоб хоть немного снять смешного с
себя, я не очень выиграл в расположении этой девицы. Не могу выразить,
как мне стало стыдно!
- А я с вами все о Петербурге, - залилась опять Анфиса Петровна, ког-
да волнение, произведенное разбитой чашкой, утихло. - Я с таким, можно
сказать, нас-лаж-дением вспоминаю нашу жизнь в этой очаровательной сто-
лице... Мы были очень близко знакомы тогда с одним домом - помнишь,
Поль? генерал Половицын... Ах, какое очаровательное, о-ча-ро-вательное
существо было генеральша! Ну, знаете, этот аристократизм, beau monde!..
Скажите: вы, вероятно, встречались... Я, признаюсь, с нетерпением ждала
вас сюда: я надеялась от вас многое, многое узнать о петербургских
друзьях наших...
- Мне очень жаль, что я не могу... извините... Я уже сказал, что
очень редко был в обществе, и совершенно не знаю генерала Половицына;
даже не слыхивал, - отвечал я с нетерпением, внезапно сменив мою любез-
ность на чрезвычайно досадливое и раздраженное состояние духа.
- Занимался минералогией! - с гордостью подхватил неисправимый дядя.
- Это, брат, что камушки там разные рассматривает, минералогия-то?
- Да, дядюшка, камни...
- Гм... Много есть наук, и все полезных! А я ведь, брат, по правде, и
не знал, что такое минералогия! Слышу только, что звонят где-то на чужой
колокольне. В чем другом - еще так и сяк, а в науках глуп - откровенно
каюсь!
- Откровенно каетесь? - подхватил, ухмыляясь Обноскин.
- Папочка! - вскрикнула Саша, с укоризной смотря на отца.
- Что, душка? Ах, боже мой, я ведь все прерываю вас, Анфиса Петровна,
- спохватился дядя, не поняв восклицания Сашеньки. - Извините, ради
Христа!
- О, не беспокойтесь! - отвечал
необыкновенною развязностью, любезно осклабляясь и обращаясь снова к Об-
носкиной, - мой дорогой дядюшка до такой степени предан наукам, что от-
копал где-то на большой дороге какого-то чудодейственного, практического
философа, господина Коровкина; и первое слово сегодня ко мне, после
стольких лет разлуки, было, что он ждет этого феноменального чудодея с
каким-то судорожным, можно сказать, нетерпением... из любви к науке, ра-
зумеется...
И я захихикал, надеясь вызвать всеобщий смех в похвалу моему остроу-
мию.
- Кто такой? про кого он? - резко проговорила генеральша, обращаясь к
Перепелицыной.
- Гостей-с Егор Ильич наприглашали-с, ученых-с; по большим дорогам
ездят, их собирают-с, - с наслаждением пропищала девица.
Дядя совсем растерялся.
- Ах, да! я и забыл! - вскричал он, бросив на меня взгляд, в котором
выражался укор, - жду Коровкина. Человек науки, человек останется в сто-
летии...
Он осекся и замолчал. Генеральша махнула рукой и в этот раз так удач-
но, что задела за чашку, которая слетела со стола и разбилась. Произошло
всеобщее волнение.
- Это она всегда, как рассердится, возьмет да и бросит что-нибудь на
пол, - шептал мне сконфуженный дядя. - Но это только - когда рассердит-
ся... Ты, брат, не смотри, не замечай, гляди в сторону... Зачем ты об
Коровкине-то заговорил?..
Но я и без того смотрел в сторону: в эту минуту я встретил взгляд гу-
вернантки, и мне показалось, что в этом взгляде на меня был какой-то уп-
рек; что-то даже презрительное; румянец негодования ярко запылал на ее
бледных щеках. Я понял ее взгляд и догадался, что малодушным и гадким
желанием моим сделать дядю смешным, чтоб хоть немного снять смешного с
себя, я не очень выиграл в расположении этой девицы. Не могу выразить,
как мне стало стыдно!
- А я с вами все о Петербурге, - залилась опять Анфиса Петровна, ког-
да волнение, произведенное разбитой чашкой, утихло. - Я с таким, можно
сказать, нас-лаж-дением вспоминаю нашу жизнь в этой очаровательной сто-
лице... Мы были очень близко знакомы тогда с одним домом - помнишь,
Поль? генерал Половицын... Ах, какое очаровательное, о-ча-ро-вательное
существо было генеральша! Ну, знаете, этот аристократизм, beau monde!..
Скажите: вы, вероятно, встречались... Я, признаюсь, с нетерпением ждала
вас сюда: я надеялась от вас многое, многое узнать о петербургских
друзьях наших...
- Мне очень жаль, что я не могу... извините... Я уже сказал, что
очень редко был в обществе, и совершенно не знаю генерала Половицына;
даже не слыхивал, - отвечал я с нетерпением, внезапно сменив мою любез-
ность на чрезвычайно досадливое и раздраженное состояние духа.
- Занимался минералогией! - с гордостью подхватил неисправимый дядя.
- Это, брат, что камушки там разные рассматривает, минералогия-то?
- Да, дядюшка, камни...
- Гм... Много есть наук, и все полезных! А я ведь, брат, по правде, и
не знал, что такое минералогия! Слышу только, что звонят где-то на чужой
колокольне. В чем другом - еще так и сяк, а в науках глуп - откровенно
каюсь!
- Откровенно каетесь? - подхватил, ухмыляясь Обноскин.
- Папочка! - вскрикнула Саша, с укоризной смотря на отца.
- Что, душка? Ах, боже мой, я ведь все прерываю вас, Анфиса Петровна,
- спохватился дядя, не поняв восклицания Сашеньки. - Извините, ради
Христа!
- О, не беспокойтесь! - отвечал