о! - вскричал я в
сильнейшем негодовании.
Она взглянула на меня сверкавшими глазами.
- Простите мне; я уж и не знаю, что говорю! Послушайте, вам известно,
зачем я сюда приехал?
- Н...нет, - отвечала она, закрасневшись, и какое-то тягостное ощуще-
ние отразилось в ее милом лице.
- Вы извините меня, - продолжал я, - я теперь расстроен, я чувствую,
что не так бы следовало мне начать говорить об этом... особенно с ва-
ми... Но все равно! По-моему, откровенность в таких делах лучше всего.
Признаюсь... то есть я хотел сказать... вы знаете намерения дядюшки? Он
приказал мне искать вашей руки...
- О, какой вздор! Не говорите этого, пожалуйста! - сказала она, пос-
пешно перебивая меня и вся вспыхнув.
Я был озадачен.
- Как вздор? Но он ведь писал ко мне.
- Так он-таки вам писал? - спросила она с живостью. - Ах, какой! Как
же он обещался, что не будет писать! Какой вздор! Господи, какой это
вздор!
- Простите меня, - пробормотал я, не зная, что говорить, - может
быть, я поступил неосторожно, грубо... но ведь такая минута! Сообразите:
мы окружены бог знает чем...
- Ох, ради бога, не извиняйтесь! Поверьте, что мне и без того тяжело
это слушать, а между тем судите: я и сама хотела заговорить с вами, чтоб
узнать что-нибудь... Ах, какая досада! так он-таки вам писал! Вот это-
го-то я пуще всего боялась! Боже мой, какой это человек! А вы и поверили
и прискакали сюда сломя голову? Вот надо было!
Она не скрывала своей досады. Положение мое было непривлекательно.
- Признаюсь, я не ожидал, - проговорил я в самом полном смущении, -
такой оборот... я, напротив, думал...
- А, так вы думали? - произнесла она с легкой иронией, слегка закусы-
вая губу. - А знаете, вы мне покажите это письмо, которое он вам писал?
- Хорошо-с.
- Да вы не сердитесь, пожалуйста, на меня, не обижайтесь; и без того
много горя! - сказала она просящим голосом, а между тем насмешливая
улыбка слегка мелькнула на ее хорошеньких губках.
- Ох, пожалуйста, не принимайте меня за дурака! - вскричал я с горяч-
ностью. - Но, может быть, вы предубеждены против меня? может быть, вам
кто-нибудь на меня насказал? может быть, вы потому, что я там теперь
срезался? Но это ничего - уверяю вас. Я сам понимаю, каким я теперь ду-
раком стою перед вами. Не смейтесь, пожалуйста, надо мной! Я не знаю,
что говорю ... А все это оттого, что мне эти проклятые двадцать два го-
да!
- О боже мой! Так что ж?
- Как так что ж? Да ведь кому двадцать два года, у того это на лбу
написано, как у меня например, когда я давеча на средину комнаты выско-
чил или как теперь перед вами ... Распроклятый возраст!
- Ох, нет, нет! - отвечала Настенька, едва удерживаясь от смеха. - Я
уверена, что вы и добрый, и милый, и умный, и, право, я искренно говорю
это! Но ... вы только очень самолюбивы. От этого еще можно исправиться.
- Мне кажется, я самолюбив сколько нужно.
- Ну, нет. А давеча, когда вы сконфузились - и отчего ж? оттого, что
споткнулись при входе!.. Какое право вы имели выставлять на смех вашего
доброго, вашего великодушного дядю, который вам сделал столько добро?
Зачем вы хотели свалить на него смешное, когда сами были смешны? Это бы-
ло дурно, стыдно! Это не делает вам чести, и, признаюсь вам, вы были мне
очень противны в ту минуту - вот вам!
- Это правда! Я был болван! Даже больше: я с
сильнейшем негодовании.
Она взглянула на меня сверкавшими глазами.
- Простите мне; я уж и не знаю, что говорю! Послушайте, вам известно,
зачем я сюда приехал?
- Н...нет, - отвечала она, закрасневшись, и какое-то тягостное ощуще-
ние отразилось в ее милом лице.
- Вы извините меня, - продолжал я, - я теперь расстроен, я чувствую,
что не так бы следовало мне начать говорить об этом... особенно с ва-
ми... Но все равно! По-моему, откровенность в таких делах лучше всего.
Признаюсь... то есть я хотел сказать... вы знаете намерения дядюшки? Он
приказал мне искать вашей руки...
- О, какой вздор! Не говорите этого, пожалуйста! - сказала она, пос-
пешно перебивая меня и вся вспыхнув.
Я был озадачен.
- Как вздор? Но он ведь писал ко мне.
- Так он-таки вам писал? - спросила она с живостью. - Ах, какой! Как
же он обещался, что не будет писать! Какой вздор! Господи, какой это
вздор!
- Простите меня, - пробормотал я, не зная, что говорить, - может
быть, я поступил неосторожно, грубо... но ведь такая минута! Сообразите:
мы окружены бог знает чем...
- Ох, ради бога, не извиняйтесь! Поверьте, что мне и без того тяжело
это слушать, а между тем судите: я и сама хотела заговорить с вами, чтоб
узнать что-нибудь... Ах, какая досада! так он-таки вам писал! Вот это-
го-то я пуще всего боялась! Боже мой, какой это человек! А вы и поверили
и прискакали сюда сломя голову? Вот надо было!
Она не скрывала своей досады. Положение мое было непривлекательно.
- Признаюсь, я не ожидал, - проговорил я в самом полном смущении, -
такой оборот... я, напротив, думал...
- А, так вы думали? - произнесла она с легкой иронией, слегка закусы-
вая губу. - А знаете, вы мне покажите это письмо, которое он вам писал?
- Хорошо-с.
- Да вы не сердитесь, пожалуйста, на меня, не обижайтесь; и без того
много горя! - сказала она просящим голосом, а между тем насмешливая
улыбка слегка мелькнула на ее хорошеньких губках.
- Ох, пожалуйста, не принимайте меня за дурака! - вскричал я с горяч-
ностью. - Но, может быть, вы предубеждены против меня? может быть, вам
кто-нибудь на меня насказал? может быть, вы потому, что я там теперь
срезался? Но это ничего - уверяю вас. Я сам понимаю, каким я теперь ду-
раком стою перед вами. Не смейтесь, пожалуйста, надо мной! Я не знаю,
что говорю ... А все это оттого, что мне эти проклятые двадцать два го-
да!
- О боже мой! Так что ж?
- Как так что ж? Да ведь кому двадцать два года, у того это на лбу
написано, как у меня например, когда я давеча на средину комнаты выско-
чил или как теперь перед вами ... Распроклятый возраст!
- Ох, нет, нет! - отвечала Настенька, едва удерживаясь от смеха. - Я
уверена, что вы и добрый, и милый, и умный, и, право, я искренно говорю
это! Но ... вы только очень самолюбивы. От этого еще можно исправиться.
- Мне кажется, я самолюбив сколько нужно.
- Ну, нет. А давеча, когда вы сконфузились - и отчего ж? оттого, что
споткнулись при входе!.. Какое право вы имели выставлять на смех вашего
доброго, вашего великодушного дядю, который вам сделал столько добро?
Зачем вы хотели свалить на него смешное, когда сами были смешны? Это бы-
ло дурно, стыдно! Это не делает вам чести, и, признаюсь вам, вы были мне
очень противны в ту минуту - вот вам!
- Это правда! Я был болван! Даже больше: я с