делал подлость! Вы приме-
тили ее - и я уже наказан! Браните меня, смейтесь надо мной, но послу-
шайте: может быть, вы перемените наконец ваше мнение, - прибавил я, ув-
лекаемый каким-то странным чувством, - вы меня еще так мало знаете, что
потом, когда узнаете больше, тогда ... может быть ...
- Ради бога, оставим этот разговор! - вскричала Настенька с видимым
нетерпением.
- Хорошо, хорошо, оставимте! Но ... где я могу вас видеть?
- Как где видеть?
- Но ведь не может же быть, чтоб мы с вами сказали последнее слово,
Настасья Евграфовна! Ради бога, назначьте мне свиданье, хоть сегодня же.
Впрочем, теперь уж смеркается. Ну так, если только можно, завтра утром,
пораньше; я нарочно велю себя разбудить пораньше. Знаете, там, у пруда,
есть беседка. Я ведь помню; я знаю дорогу. Я ведь здесь жил маленький.
- Свидание! Но зачем это? Ведь мы и без того теперь говорим.
- Но я теперь еще ничего не знаю, Настасья Евграфовна. Я сперва все
узнаю от дядюшки. Ведь должен же он наконец мне все рассказать, и тогда
я, может быть, скажу вам что-нибудь очень важное ...
- Нет, нет! не надо, не надо! - вскричала Настенька, - кончимте все
разом теперь, так чтоб потом и помину не было. А в ту беседку и не ходи-
те напрасно: уверяю вас, я не приду, и выкиньте, пожалуйста, из головы
весь этот вздор - я серьезно прошу вас ...
- Так, значит, дядя поступил со мною, как сумасшедший! - вскричал я в
припадке нестерпимой досады. - Зачем же он вызывал меня после этого?..
Но слышите, что это за шум?
Мы были близко от дома. Из растворенных окон раздавались визг и ка-
кие-то необыкновенные крики.
- Боже мой! - сказала она побледнев, - опять! Я так и предчувствова-
ла!
- Вы предчувствовали? Настасья Евграфовна, еще один вопрос. Я, конеч-
но, не имею ни малейшего права, но решаюсь предложить вам этот последний
вопрос для общего блага. Скажите - и это умрет во мне - скажите откро-
венно: дядя влюблен в вас или нет?
- Ах! выкиньте, пожалуйста, этот вздор из головы раз навсегда! -
вскричала она, вспыхнув от гнева. - И вы тоже! Кабы был влюблен, не хо-
тел бы выдать меня за вас, - прибавила она с горькою улыбкою. - И с че-
го, с чего это взяли? Неужели вы не понимаете, о чем идет дело? Слышите
эти крики?
- Но... это Фома Фомич...
- Да, конечно, Фома Фомич; но теперь из-за меня идет дело, потому что
они то же говорят, что и вы, ту же бессмыслицу; тоже подозревают, что он
влюблен в меня. А так как я бедная, ничтожная, а так как замарать меня
ничего не стоит, а они хотят женить его на другой, так вот и требуют,
чтоб он меня выгнал домой, к отцу, для безопасности. А ему когда скажут
про это, то он тотчас же из себя выходит; даже Фому Фомича разорвать го-
тов. Вот они теперь и кричат об этом; уж я предчувствую, что об этом.
- Так это все правда! Так, значит, он непременно женится на этой
Татьяне?
- На какой Татьяне?
- Ну, да на этой дуре.
- Вовсе не дуре! Она добрая. Не имеете вы права так говорить! У нее
благородное сердце, благороднее, чем у многих других. Она не виновата
тем, что несчастная.
- Простите. Положим, вы в этом совершенно правы; но не ошибаетесь ли
вы в главном? Как же, скажите, я заметил, что они хорошо принимают ваше-
го отца? Ведь если б они до такой уж степени сердились на вас, как вы
говорите, и вас выгоняли, так и на него бы сердились и его бы худо
тили ее - и я уже наказан! Браните меня, смейтесь надо мной, но послу-
шайте: может быть, вы перемените наконец ваше мнение, - прибавил я, ув-
лекаемый каким-то странным чувством, - вы меня еще так мало знаете, что
потом, когда узнаете больше, тогда ... может быть ...
- Ради бога, оставим этот разговор! - вскричала Настенька с видимым
нетерпением.
- Хорошо, хорошо, оставимте! Но ... где я могу вас видеть?
- Как где видеть?
- Но ведь не может же быть, чтоб мы с вами сказали последнее слово,
Настасья Евграфовна! Ради бога, назначьте мне свиданье, хоть сегодня же.
Впрочем, теперь уж смеркается. Ну так, если только можно, завтра утром,
пораньше; я нарочно велю себя разбудить пораньше. Знаете, там, у пруда,
есть беседка. Я ведь помню; я знаю дорогу. Я ведь здесь жил маленький.
- Свидание! Но зачем это? Ведь мы и без того теперь говорим.
- Но я теперь еще ничего не знаю, Настасья Евграфовна. Я сперва все
узнаю от дядюшки. Ведь должен же он наконец мне все рассказать, и тогда
я, может быть, скажу вам что-нибудь очень важное ...
- Нет, нет! не надо, не надо! - вскричала Настенька, - кончимте все
разом теперь, так чтоб потом и помину не было. А в ту беседку и не ходи-
те напрасно: уверяю вас, я не приду, и выкиньте, пожалуйста, из головы
весь этот вздор - я серьезно прошу вас ...
- Так, значит, дядя поступил со мною, как сумасшедший! - вскричал я в
припадке нестерпимой досады. - Зачем же он вызывал меня после этого?..
Но слышите, что это за шум?
Мы были близко от дома. Из растворенных окон раздавались визг и ка-
кие-то необыкновенные крики.
- Боже мой! - сказала она побледнев, - опять! Я так и предчувствова-
ла!
- Вы предчувствовали? Настасья Евграфовна, еще один вопрос. Я, конеч-
но, не имею ни малейшего права, но решаюсь предложить вам этот последний
вопрос для общего блага. Скажите - и это умрет во мне - скажите откро-
венно: дядя влюблен в вас или нет?
- Ах! выкиньте, пожалуйста, этот вздор из головы раз навсегда! -
вскричала она, вспыхнув от гнева. - И вы тоже! Кабы был влюблен, не хо-
тел бы выдать меня за вас, - прибавила она с горькою улыбкою. - И с че-
го, с чего это взяли? Неужели вы не понимаете, о чем идет дело? Слышите
эти крики?
- Но... это Фома Фомич...
- Да, конечно, Фома Фомич; но теперь из-за меня идет дело, потому что
они то же говорят, что и вы, ту же бессмыслицу; тоже подозревают, что он
влюблен в меня. А так как я бедная, ничтожная, а так как замарать меня
ничего не стоит, а они хотят женить его на другой, так вот и требуют,
чтоб он меня выгнал домой, к отцу, для безопасности. А ему когда скажут
про это, то он тотчас же из себя выходит; даже Фому Фомича разорвать го-
тов. Вот они теперь и кричат об этом; уж я предчувствую, что об этом.
- Так это все правда! Так, значит, он непременно женится на этой
Татьяне?
- На какой Татьяне?
- Ну, да на этой дуре.
- Вовсе не дуре! Она добрая. Не имеете вы права так говорить! У нее
благородное сердце, благороднее, чем у многих других. Она не виновата
тем, что несчастная.
- Простите. Положим, вы в этом совершенно правы; но не ошибаетесь ли
вы в главном? Как же, скажите, я заметил, что они хорошо принимают ваше-
го отца? Ведь если б они до такой уж степени сердились на вас, как вы
говорите, и вас выгоняли, так и на него бы сердились и его бы худо