Село Степанчиково и его обитатели


сь еще бо-
лее.

- Однако ж, если судить с другой точки зрения, - заметил Обноскин с
беспокойством, поглядывая на приотворенную дверь, - то посудите сами,
Егор Ильич ... ваш поступок в моем доме ... и, наконец, я вам кланяюсь,
а вы даже не хотели мне и поклониться, Егор Ильич ...

- Ваш поступок в моем доме, сударь, был скверный поступок, - отвечал
дядя, строго взглянув на Обноскина, - а это и дом-то не ваш. Вы слышали:
Татьяна Ивановна не хочет оставаться здесь ни минуты. Чего же вам более?
Ни слова - слышите, ни слова больше, прошу вас! Я чрезвычайно желаю из-
бежать дальнейших объяснений, да и вам это будет выгоднее.

Но тут Обноскин до того упал духом, что наговорил самой неожиданной
дряни.

- Не презирайте меня, Егор Ильич, - начал он полушепотом, чуть не
плача от стыда и поминутно оглядываясь на дверь, вероятно из боязни,
чтоб там не услышали, - это все не я, а маменька. Я не из интереса это
сделал, Егор Ильич; я только так это сделал; я, конечно, и для интереса
это сделал, Егор Ильич... но я с благородной целью это сделал, Егор
Ильич: я бы употребил с пользою капитал-с... я бы помогал бедным. Я хо-
тел тоже способствовать движению современного просвещения и мечтал даже
учредить стипендию в университете... Вот какой оборот я хотел дать моему
богатству, Егор Ильич; а не то, чтоб что-нибудь, Егор Ильич...

Всем нам вдруг сделалось чрезвычайно совестно. Даже Мизинчиков пок-
раснел и отвернулся, а дядя так сконфузился, что уж не знал, что и ска-
зать.

- Ну, ну, полно, полно! - проговорил он наконец. - Успокойся, Павел
Семеныч. Что ж делать! Со всяким случается... Если хочешь, приезжай,
брат, обедать... а я рад, рад...

Но не так поступил господин Бахчеев.

- Стипендию учредить! - заревел он с яростью, - таковский чтоб учре-
дил! Небось сам рад сорвать со всякого встречного... Штанишек нет, а ту-
да же, в стипендию какую-то лезет! Ах ты лоскутник, лоскутник! Вот тебе
и покорил нежное сердце! А где ж она, родительница-то? али спряталась?
Не я буду, если не сидит где-нибудь там, за ширмами, али под кровать со
страха залезла...

- Степан, Степан!.. - закричал дядя.

Обноскин вспыхнул и готовился было протестовать; но прежде чем он ус-
пел раскрыть рот, дверь отворилась и сама Анфиса Петровна, раздраженная,
с сверкавшими глазами, покрасневшая от злости, влетела в комнату.

- Это что? - закричала она, - что это здесь происходит? Вы, Егор
Ильич, врываетесь в благородный дом с своей ватагой, пугаете дам, распо-
ряжаетесь!.. Да на что это похоже? Я еще не выжила из ума, слава богу,
Егор Ильич! А ты, пентюх! - продолжала она вопить, набрасываясь на сына,
- ты уж и нюни распустил перед ними! Твоей матери делают оскорбление в
ее же доме, А ты рот разинул! Какой ты порядочный молодой человек после
этого? Ты тряпка, а не молодой человек после этого!

Ни вчерашнего нежничанья, ни модничанья, ни даже лорнетки - ничего
этого не было теперь у Анфисы Петровны. Это была настоящая фурия, фурия
без маски.

Дядя, едва только увидел ее, поспешил схватить под руку Татьяну Ива-
новну и бросился было из комнаты; но Анфиса Петровна тотчас же перегоро-
дила ему дорогу.

- Вы так не выйдете, Егор Ильич! - затрещала она снова. - По какому
праву вы уводите силой Татьяну Ивановну? Вам досадно, что она избежала
ваших гнусных сетей, которыми вы опутали ее вместе с вашей маменькой и с