ушек
смотрю, ваша светлость". Именно, кажется, светлость; да чуть ли это не князь
Суворов был, Италийский, потомок полководца-то... Впрочем, нет, не Суворов,
и как жаль, что забыл, кто именно, только, знаете, хоть и светлость, а
чистый этакий русский человек, русский этакий тип, патриот, развитое русское
сердце; ну, догадался: "Что ж, ты, что ли, говорит, свезешь камень: чего
ухмыляешься?" - "На агличан больше, ваша светлость, слишком уж несоразмерную
цену берут-с, потому что русский кошель толст, а им дома есть нечего. Сто
рубликов определите, ваша светлость, - завтра же к вечеру сведем камушек".
Ну, можете представить подобное предложение. Англичане, разумеется, съесть
хотят; Монферан смеется; только этот светлейший, русское-то сердце: "Дать,
говорит, ему сто рублей! Да неужто, говорит, свезешь?" - "Завтра к вечеру
потрафим, ваша светлость". - "Да как ты сделаешь?" - "Это уж, если не обидно
вашей светлости, - наш секрет-с", - говорит, и, знаете, русским этаким
языком. Понравилось: "Э, дать ему все, что потребует!" Ну и оставили; что ж
бы, вы думали, он сделал?
Хозяин приостановился и стал обводить нас умиленным взглядом.
- Не знаю, - улыбался Версилов; я очень хмурился.
- А вот как он сделал-с, - проговорил хозяин с таким торжеством, как
будто он сам это сделал, - нанял он мужичков с заступами, простых этаких
русских, и стал копать у самого камня, у самого края, яму; всю ночь копали,
огромную выкопали, ровно в рост камню и так только на вершок еще поглубже, а
как выкопали, велел он, помаленьку и осторожно, подкапывать землю уж из-под
самого камня. Ну, натурально, как подкопали, камню-то не на чем стоять,
равновесие-то и покачнулось; а как покачнулось равновесие, они камушек-то с
другой стороны уже руками понаперли, этак на ура, по-русски: камень-то и бух
в яму! Тут же лопатками засыпали, трамбовкой утрамбовали, камушками
замостили, - гладко, исчез камушек!
- Представьте себе! - сказал Версилов.
- То есть народу-то, народу-то тут набежало, видимо-невидимо; англичане
эти тут же, давно догадались, злятся. Монферан приехал: это, говорит,
по-мужицки, слишком, говорит, просто. Да ведь в том-то и штука, что просто,
а вы-то не догадались, дураки вы этакие! Так это я вам скажу, этот
начальник-то, государственное-то лицо, только ахнул, обнял его, поцеловал:
"Да откуда ты был такой, говорит?" - "А из Ярославской губернии, ваше
сиятельство, мы, собственно, по нашему рукомеслу портные, а летом в столицу
фруктом приходим торговать-с". Ну, дошло до начальства; начальство велело
ему медаль повесить; так и ходил с медалью на шее, да опился потом, говорят;
знаете, русский человек, не удержится! Оттого-то вот нас до сих пор
иностранцы и заедают, да-с, вот-с!
- Да, конечно, русский ум... - начал было Версилов.
Но тут рассказчика, к счастью его, кликнула больная хозяйка, и он
убежал, а то бы я не выдержал. Версилов смеялся.
- Милый ты мой, он меня целый час перед тобой веселил. Этот камень...
это все, что есть самого патриотически-непорядочного между подобными
рассказами, но как его перебить? ведь ты видел, он тает от удовольствия. Да
и, кроме того, этот камень, кажется, и теперь стоит, если только не
ошибаюсь, и вовсе не зарыт в яму...
- Ах, боже мой! - вскричал я, - да ведь и вправду. Как же он смел!..
- Что ты? Да ты, кажется, совсем
смотрю, ваша светлость". Именно, кажется, светлость; да чуть ли это не князь
Суворов был, Италийский, потомок полководца-то... Впрочем, нет, не Суворов,
и как жаль, что забыл, кто именно, только, знаете, хоть и светлость, а
чистый этакий русский человек, русский этакий тип, патриот, развитое русское
сердце; ну, догадался: "Что ж, ты, что ли, говорит, свезешь камень: чего
ухмыляешься?" - "На агличан больше, ваша светлость, слишком уж несоразмерную
цену берут-с, потому что русский кошель толст, а им дома есть нечего. Сто
рубликов определите, ваша светлость, - завтра же к вечеру сведем камушек".
Ну, можете представить подобное предложение. Англичане, разумеется, съесть
хотят; Монферан смеется; только этот светлейший, русское-то сердце: "Дать,
говорит, ему сто рублей! Да неужто, говорит, свезешь?" - "Завтра к вечеру
потрафим, ваша светлость". - "Да как ты сделаешь?" - "Это уж, если не обидно
вашей светлости, - наш секрет-с", - говорит, и, знаете, русским этаким
языком. Понравилось: "Э, дать ему все, что потребует!" Ну и оставили; что ж
бы, вы думали, он сделал?
Хозяин приостановился и стал обводить нас умиленным взглядом.
- Не знаю, - улыбался Версилов; я очень хмурился.
- А вот как он сделал-с, - проговорил хозяин с таким торжеством, как
будто он сам это сделал, - нанял он мужичков с заступами, простых этаких
русских, и стал копать у самого камня, у самого края, яму; всю ночь копали,
огромную выкопали, ровно в рост камню и так только на вершок еще поглубже, а
как выкопали, велел он, помаленьку и осторожно, подкапывать землю уж из-под
самого камня. Ну, натурально, как подкопали, камню-то не на чем стоять,
равновесие-то и покачнулось; а как покачнулось равновесие, они камушек-то с
другой стороны уже руками понаперли, этак на ура, по-русски: камень-то и бух
в яму! Тут же лопатками засыпали, трамбовкой утрамбовали, камушками
замостили, - гладко, исчез камушек!
- Представьте себе! - сказал Версилов.
- То есть народу-то, народу-то тут набежало, видимо-невидимо; англичане
эти тут же, давно догадались, злятся. Монферан приехал: это, говорит,
по-мужицки, слишком, говорит, просто. Да ведь в том-то и штука, что просто,
а вы-то не догадались, дураки вы этакие! Так это я вам скажу, этот
начальник-то, государственное-то лицо, только ахнул, обнял его, поцеловал:
"Да откуда ты был такой, говорит?" - "А из Ярославской губернии, ваше
сиятельство, мы, собственно, по нашему рукомеслу портные, а летом в столицу
фруктом приходим торговать-с". Ну, дошло до начальства; начальство велело
ему медаль повесить; так и ходил с медалью на шее, да опился потом, говорят;
знаете, русский человек, не удержится! Оттого-то вот нас до сих пор
иностранцы и заедают, да-с, вот-с!
- Да, конечно, русский ум... - начал было Версилов.
Но тут рассказчика, к счастью его, кликнула больная хозяйка, и он
убежал, а то бы я не выдержал. Версилов смеялся.
- Милый ты мой, он меня целый час перед тобой веселил. Этот камень...
это все, что есть самого патриотически-непорядочного между подобными
рассказами, но как его перебить? ведь ты видел, он тает от удовольствия. Да
и, кроме того, этот камень, кажется, и теперь стоит, если только не
ошибаюсь, и вовсе не зарыт в яму...
- Ах, боже мой! - вскричал я, - да ведь и вправду. Как же он смел!..
- Что ты? Да ты, кажется, совсем