тем пуще я верил.
То, что пробило уже три часа, меня беспокоило: "Если мне дано свидание,
то как же я опаздываю на свидание", - думал я. Мелькали тоже глупые вопросы,
вроде таких: "Что мне теперь лучше, смелость или робость?". Но все это
только мелькало, потому что в сердце было главное, и такое, что я определить
не мог. Накануне сказано было так: "Завтра я в три часа буду у Татьяны
Павловны" - вот и все. Но, во-первых, я и у ней, в ее комнате, всегда был
принят наедине, и она могла сказать мне все что угодно, и не переселяясь к
Татьяне Павловне; стало быть, зачем же назначать другое место у Татьяны
Павловны? И опять вопрос: Татьяна Павловна будет дома или не дома? Если это
- свидание, то, значит, Татьяны Павловны не будет дома. А как этого
достигнуть, не объяснив всего заранее Татьяне Павловне? Значит, и Татьяна
Павловна в секрете? Эта мысль казалась мне дикою и как-то нецеломудренною,
почти грубою.
И, наконец, она просто-запросто могла захотеть побывать у Татьяны
Павловны и сообщила мне вчера безо всякой цели, а я навообразил. Да и
сказано было так мельком, небрежно, спокойно и после весьма скучного сеанса,
потому что во все время, как я у ней был вчера, я почему-то был как сбитый с
толку: сидел, мямлил и не знал, что сказать, злился и робел ужасно, а она
куда-то собиралась, как вышло после, и видимо была рада, когда я стал
уходить. Все эти рассуждения толпились в моей голове. Я решил наконец, что
войду, позвоню, отворит кухарка, и я спрошу: "Дома Татьяна Павловна?" Коли
нет дома, значит "свидание". Но я не сомневался, не сомневался!
Я взбежал на лестницу и-на лестнице, перед дверью, весь мой страх
пропал: "Ну пускай, - думал я, - поскорей бы только!" Кухарка отворила и с
гнусной своей флегмой прогнусила, что Татьяны Павловны нет. "А нет ли
другого кого, не ждет ли кто Татьяну Павловну?" - хотел было я спросить, но
не спросил: "лучше сам увижу", и, пробормотав кухарке, что я подожду,
сбросил шубу и отворил дверь...
Катерина Николавна сидела у окна и "дожидалась Татьяну Павловну".
- Ее нет? - вдруг спросила она меня как бы с заботой и досадой, только
что меня увидала. И голос и лицо до того не соответствовали моим ожиданиям,
что я так и завяз на пороге.
- Кого нет? - пробормотал я.
- Татьяны Павловны! Ведь я же вас просила вчера передать, что буду у
ней в три часа?
- Я... я и не видал ее вовсе.
- Вы забыли?
Я сел как убитый. Так вот что оказывалось! И, главное, все было так
ясно, как дважды два, а я - я все еще упорно верил.
- Я и не помню, что вы просили ей передать. Да вы и не просили: вы
просто сказали, что будете в три часа, - оборвал я нетерпеливо. Я не глядел
на нее.
- Ах! - вдруг вскричала она, - так если вы забыли сказать, а сами
знали, что я буду здесь, так вы-то сюда зачем приехали?
Я поднял голову: ни насмешки, ни гнева в ее лице, а была лишь ее
светлая, веселая улыбка и какая-то усиленная шаловливость в выражении лица,
- ее всегдашнее выражение, впрочем, - шаловливость почти детская. "Вот
видишь, я тебя поймала всего; ну, что ты теперь скажешь?" - как бы говорило
все ее лицо.
Я не хотел отвечать и опять потупился. Молчание продолжалось с
полминуты.
- Вы теперь от папа? - вдруг спросила она.
- Я теперь от Анны Андреевны, а у князя Николая Ивановича вовсе не
То, что пробило уже три часа, меня беспокоило: "Если мне дано свидание,
то как же я опаздываю на свидание", - думал я. Мелькали тоже глупые вопросы,
вроде таких: "Что мне теперь лучше, смелость или робость?". Но все это
только мелькало, потому что в сердце было главное, и такое, что я определить
не мог. Накануне сказано было так: "Завтра я в три часа буду у Татьяны
Павловны" - вот и все. Но, во-первых, я и у ней, в ее комнате, всегда был
принят наедине, и она могла сказать мне все что угодно, и не переселяясь к
Татьяне Павловне; стало быть, зачем же назначать другое место у Татьяны
Павловны? И опять вопрос: Татьяна Павловна будет дома или не дома? Если это
- свидание, то, значит, Татьяны Павловны не будет дома. А как этого
достигнуть, не объяснив всего заранее Татьяне Павловне? Значит, и Татьяна
Павловна в секрете? Эта мысль казалась мне дикою и как-то нецеломудренною,
почти грубою.
И, наконец, она просто-запросто могла захотеть побывать у Татьяны
Павловны и сообщила мне вчера безо всякой цели, а я навообразил. Да и
сказано было так мельком, небрежно, спокойно и после весьма скучного сеанса,
потому что во все время, как я у ней был вчера, я почему-то был как сбитый с
толку: сидел, мямлил и не знал, что сказать, злился и робел ужасно, а она
куда-то собиралась, как вышло после, и видимо была рада, когда я стал
уходить. Все эти рассуждения толпились в моей голове. Я решил наконец, что
войду, позвоню, отворит кухарка, и я спрошу: "Дома Татьяна Павловна?" Коли
нет дома, значит "свидание". Но я не сомневался, не сомневался!
Я взбежал на лестницу и-на лестнице, перед дверью, весь мой страх
пропал: "Ну пускай, - думал я, - поскорей бы только!" Кухарка отворила и с
гнусной своей флегмой прогнусила, что Татьяны Павловны нет. "А нет ли
другого кого, не ждет ли кто Татьяну Павловну?" - хотел было я спросить, но
не спросил: "лучше сам увижу", и, пробормотав кухарке, что я подожду,
сбросил шубу и отворил дверь...
Катерина Николавна сидела у окна и "дожидалась Татьяну Павловну".
- Ее нет? - вдруг спросила она меня как бы с заботой и досадой, только
что меня увидала. И голос и лицо до того не соответствовали моим ожиданиям,
что я так и завяз на пороге.
- Кого нет? - пробормотал я.
- Татьяны Павловны! Ведь я же вас просила вчера передать, что буду у
ней в три часа?
- Я... я и не видал ее вовсе.
- Вы забыли?
Я сел как убитый. Так вот что оказывалось! И, главное, все было так
ясно, как дважды два, а я - я все еще упорно верил.
- Я и не помню, что вы просили ей передать. Да вы и не просили: вы
просто сказали, что будете в три часа, - оборвал я нетерпеливо. Я не глядел
на нее.
- Ах! - вдруг вскричала она, - так если вы забыли сказать, а сами
знали, что я буду здесь, так вы-то сюда зачем приехали?
Я поднял голову: ни насмешки, ни гнева в ее лице, а была лишь ее
светлая, веселая улыбка и какая-то усиленная шаловливость в выражении лица,
- ее всегдашнее выражение, впрочем, - шаловливость почти детская. "Вот
видишь, я тебя поймала всего; ну, что ты теперь скажешь?" - как бы говорило
все ее лицо.
Я не хотел отвечать и опять потупился. Молчание продолжалось с
полминуты.
- Вы теперь от папа? - вдруг спросила она.
- Я теперь от Анны Андреевны, а у князя Николая Ивановича вовсе не