. Застенчивое у Катерины Николаевны
Ахмаковой! Застенчивое и целомудренное, клянусь! Больше чем целомудренное -
детское! - вот ваше лицо! Я все время был поражен и все время спрашивал
себя: та ли это женщина? Я теперь знаю, что вы очень умны, но ведь сначала я
думал, что вы простоваты. У вас ум веселый, но без всяких прикрас... Еще я
люблю, что с вас не сходит улыбка: это - мой рай! Еще люблю ваше
спокойствие, вашу тихость и то, что вы выговариваете слова плавно, спокойно
и почти лениво, - именно эту ленивость люблю. Кажется, подломись под вами
мост, вы и тут что-нибудь плавно и мерно скажете... Я воображал вас верхом
гордости и страстей, а вы все два месяца говорили со мной как студент с
студентом... Я никогда не воображал, что у вас такой лоб: он немного низок,
как у статуй, но бел и нежен, как мрамор, под пышными волосами. У вас грудь
высокая, походка легкая, красоты вы необычайной, а гордости нет никакой. Я
ведь только теперь поверил, все не верил!
Она с большими открытыми глазами слушала всю эту дикую тираду; она
видела, что я сам дрожу. Несколько раз она приподымала с милым, опасливым
жестом свою гантированную ручку, чтоб остановить меня, но каждый раз
отнимала ее в недоумении и страхе назад. Иногда даже быстро отшатывалась вся
назад. Два-три раза улыбка опять просвечивалась было на ее лице; одно время
она очень покраснела, но под конец решительно испугалась и стала бледнеть.
Только что я приостановился, она протянула было руку и как бы просящим, но
все-таки плавным голосом промолвила:
- Этак нельзя говорить... этак невозможно говорить... И вдруг поднялась
с места, неторопливо захватывая свой шейный платок и свою соболью муфту.
- Вы идете? - вскричал я.
- Я решительно вас боюсь... вы злоупотребляете... - протянула она как
бы с сожалением и упреком.
- Послушайте, я, ей-богу, стену не буду ломать.
- Да вы уж начали, - не удержалась она и улыбнулась. - Я даже не знаю,
пустите ли вы меня пройти? - И кажется, она впрямь опасалась, что я ее не
пущу.
- Я вам сам дверь отворю, идите, но знайте: я принял одно огромное
решение; и если вы захотите дать свет моей душе, то воротитесь, сядьте и
выслушайте только два слова. Но если не хотите, то уйдите, и я вам сам дверь
отворю!
Она посмотрела на меня и села на место.
- С каким бы негодованием вышла иная, а вы сели! - вскричал я в
упоении.
- Вы никогда так прежде не позволяли себе говорить.
- Я всегда робел прежде. Я и теперь вошел, не зная, что говорить. Вы
думаете, я теперь не робею? Я робею. Но я вдруг принял огромное решение и
почувствовал, что его выполню. А как принял это решение, то сейчас и сошел с
ума и стал все это говорить... Выслушайте, вот мои два слова: шпион я ваш
или нет? Ответьте мне - вот вопрос!
Краска быстро залила ее лицо.
- Не отвечайте еще, Катерина Николавна, а выслушайте все и потом
скажите всю правду.
Я разом сломал все заборы и полетел в пространство.
II.
- Два месяца назад я здесь стоял за портьерой... вы знаете... а вы
говорили с Татьяной Павловной про письмо. Я выскочил и, вне себя,
проговорился. Вы тотчас поняли, что я что-то знаю... вы не могли не
понять... вы искали важный документ и опасались за него... Подождите,
Катерина Николавна, удерживайтесь еще говорить. Объявляю вам, что ваши
подозрения были
Ахмаковой! Застенчивое и целомудренное, клянусь! Больше чем целомудренное -
детское! - вот ваше лицо! Я все время был поражен и все время спрашивал
себя: та ли это женщина? Я теперь знаю, что вы очень умны, но ведь сначала я
думал, что вы простоваты. У вас ум веселый, но без всяких прикрас... Еще я
люблю, что с вас не сходит улыбка: это - мой рай! Еще люблю ваше
спокойствие, вашу тихость и то, что вы выговариваете слова плавно, спокойно
и почти лениво, - именно эту ленивость люблю. Кажется, подломись под вами
мост, вы и тут что-нибудь плавно и мерно скажете... Я воображал вас верхом
гордости и страстей, а вы все два месяца говорили со мной как студент с
студентом... Я никогда не воображал, что у вас такой лоб: он немного низок,
как у статуй, но бел и нежен, как мрамор, под пышными волосами. У вас грудь
высокая, походка легкая, красоты вы необычайной, а гордости нет никакой. Я
ведь только теперь поверил, все не верил!
Она с большими открытыми глазами слушала всю эту дикую тираду; она
видела, что я сам дрожу. Несколько раз она приподымала с милым, опасливым
жестом свою гантированную ручку, чтоб остановить меня, но каждый раз
отнимала ее в недоумении и страхе назад. Иногда даже быстро отшатывалась вся
назад. Два-три раза улыбка опять просвечивалась было на ее лице; одно время
она очень покраснела, но под конец решительно испугалась и стала бледнеть.
Только что я приостановился, она протянула было руку и как бы просящим, но
все-таки плавным голосом промолвила:
- Этак нельзя говорить... этак невозможно говорить... И вдруг поднялась
с места, неторопливо захватывая свой шейный платок и свою соболью муфту.
- Вы идете? - вскричал я.
- Я решительно вас боюсь... вы злоупотребляете... - протянула она как
бы с сожалением и упреком.
- Послушайте, я, ей-богу, стену не буду ломать.
- Да вы уж начали, - не удержалась она и улыбнулась. - Я даже не знаю,
пустите ли вы меня пройти? - И кажется, она впрямь опасалась, что я ее не
пущу.
- Я вам сам дверь отворю, идите, но знайте: я принял одно огромное
решение; и если вы захотите дать свет моей душе, то воротитесь, сядьте и
выслушайте только два слова. Но если не хотите, то уйдите, и я вам сам дверь
отворю!
Она посмотрела на меня и села на место.
- С каким бы негодованием вышла иная, а вы сели! - вскричал я в
упоении.
- Вы никогда так прежде не позволяли себе говорить.
- Я всегда робел прежде. Я и теперь вошел, не зная, что говорить. Вы
думаете, я теперь не робею? Я робею. Но я вдруг принял огромное решение и
почувствовал, что его выполню. А как принял это решение, то сейчас и сошел с
ума и стал все это говорить... Выслушайте, вот мои два слова: шпион я ваш
или нет? Ответьте мне - вот вопрос!
Краска быстро залила ее лицо.
- Не отвечайте еще, Катерина Николавна, а выслушайте все и потом
скажите всю правду.
Я разом сломал все заборы и полетел в пространство.
II.
- Два месяца назад я здесь стоял за портьерой... вы знаете... а вы
говорили с Татьяной Павловной про письмо. Я выскочил и, вне себя,
проговорился. Вы тотчас поняли, что я что-то знаю... вы не могли не
понять... вы искали важный документ и опасались за него... Подождите,
Катерина Николавна, удерживайтесь еще говорить. Объявляю вам, что ваши
подозрения были