я было уж стала
забывать о нем... потому что я вовсе не из этого только принимала вас у
себя, - прибавила она вдруг.
Сердце мое задрожало.
- Конечно нет, - улыбнулась она тонкой улыбкой, - конечно нет! Я... Вы
очень метко заметили это давеча, Аркадий Макарович, что мы часто с вами
говорили как студент с студентом. Уверяю вас, что мне очень скучно бывает
иногда в людях; особенно стало это после заграницы и всех этих наших
семейных несчастий... Я даже мало теперь и бываю где-нибудь, и не от одной
только лени. Мне часто хочется уехать в деревню. Я бы там перечла мои
любимые книги, которые уж давно отложила, а все никак не сберусь прочесть. Я
вам про это уж говорила. Помните, вы смеялись, что я читаю русские газеты,
по две газеты в день?
- Я не смеялся...
- Конечно, потому что и вас это так же волновало, а я вам давно
призналась: я русская и Россию люблю. Вы помните, мы все с вами читали
"факты", как вы это называли (улыбнулась она). Вы хоть и очень часто бываете
какой-то... странный, но вы иногда так оживлялись, что всегда умели сказать
меткое слово, и интересовались именно тем, что меня интересовало. Когда вы
бываете "студентом", вы, право, бываете милы и оригинальны. Вот другие роли
вам, кажется, мало идут, - прибавила она с прелестной, хитрой усмешкой. - Вы
помните, мы иногда по целым часам говорили про одни только цифры, считали и
примеривали, заботились о том, сколько школ у нас, куда направляется
просвещение. Мы считали убийства и уголовные дела, сравнивали с хорошими
известиями... хотелось узнать, куда это все стремится и что с нами самими,
наконец, будет. Я в вас встретила искренность. В свете с нами, с женщинами,
так никогда не говорят. Я на прошлой неделе заговорила было с князем -вым о
Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и
вообразите, он сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но
все с какой-то иронией и с тою именно нестерпимою для меня
снисходительностью, с которою обыкновенно говорят "великие мужи" с нами,
женщинами, если те сунутся "не в свое дело"... А помните, как мы о Бисмарке
с вами чуть не поссорились? Вы мне доказывали, что у вас есть своя идея
"гораздо почище" Бисмарковой, - засмеялась вдруг она. - Я в жизни встретила
лишь двух людей, которые со мной говорили вполне серьезно: покойного мужа,
очень, очень умного и... бла-го-родного человека, - произнесла она
внушительно, - и еще - вы сами знаете кого...
- Версилова! - вскричал я. Я чуть дышал над каждым ее словом.
- Да; я очень любила его слушать, я стала с ним под конец вполне...
слишком, может быть, откровенною, но тогда-то он мне и не поверил!
- Не поверил?
- Да, ведь и никто никогда мне не верил.
- Но Версилов, Версилов!
- Он не просто не поверил, - промолвила она, опустив глаза и странно
как-то улыбнувшись, - а счел, что во мне "все пороки".
- Которых у вас нет ни одного!
- Нет, есть некоторые и у меня.
- Версилов не любил вас, оттого и не понял вас, - вскричал я, сверкая
глазами.
Что-то передернулось в ее лице.
- Оставьте об этом и никогда не говорите мне об... этом человеке... -
прибавила она горячо и с сильною настойчивостью. - Но довольно; пора. (Она
встала, чтоб уходить.) - Что ж, прощаете вы меня или нет? - проговорила она,
явно смотря на меня.
-
забывать о нем... потому что я вовсе не из этого только принимала вас у
себя, - прибавила она вдруг.
Сердце мое задрожало.
- Конечно нет, - улыбнулась она тонкой улыбкой, - конечно нет! Я... Вы
очень метко заметили это давеча, Аркадий Макарович, что мы часто с вами
говорили как студент с студентом. Уверяю вас, что мне очень скучно бывает
иногда в людях; особенно стало это после заграницы и всех этих наших
семейных несчастий... Я даже мало теперь и бываю где-нибудь, и не от одной
только лени. Мне часто хочется уехать в деревню. Я бы там перечла мои
любимые книги, которые уж давно отложила, а все никак не сберусь прочесть. Я
вам про это уж говорила. Помните, вы смеялись, что я читаю русские газеты,
по две газеты в день?
- Я не смеялся...
- Конечно, потому что и вас это так же волновало, а я вам давно
призналась: я русская и Россию люблю. Вы помните, мы все с вами читали
"факты", как вы это называли (улыбнулась она). Вы хоть и очень часто бываете
какой-то... странный, но вы иногда так оживлялись, что всегда умели сказать
меткое слово, и интересовались именно тем, что меня интересовало. Когда вы
бываете "студентом", вы, право, бываете милы и оригинальны. Вот другие роли
вам, кажется, мало идут, - прибавила она с прелестной, хитрой усмешкой. - Вы
помните, мы иногда по целым часам говорили про одни только цифры, считали и
примеривали, заботились о том, сколько школ у нас, куда направляется
просвещение. Мы считали убийства и уголовные дела, сравнивали с хорошими
известиями... хотелось узнать, куда это все стремится и что с нами самими,
наконец, будет. Я в вас встретила искренность. В свете с нами, с женщинами,
так никогда не говорят. Я на прошлой неделе заговорила было с князем -вым о
Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и
вообразите, он сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но
все с какой-то иронией и с тою именно нестерпимою для меня
снисходительностью, с которою обыкновенно говорят "великие мужи" с нами,
женщинами, если те сунутся "не в свое дело"... А помните, как мы о Бисмарке
с вами чуть не поссорились? Вы мне доказывали, что у вас есть своя идея
"гораздо почище" Бисмарковой, - засмеялась вдруг она. - Я в жизни встретила
лишь двух людей, которые со мной говорили вполне серьезно: покойного мужа,
очень, очень умного и... бла-го-родного человека, - произнесла она
внушительно, - и еще - вы сами знаете кого...
- Версилова! - вскричал я. Я чуть дышал над каждым ее словом.
- Да; я очень любила его слушать, я стала с ним под конец вполне...
слишком, может быть, откровенною, но тогда-то он мне и не поверил!
- Не поверил?
- Да, ведь и никто никогда мне не верил.
- Но Версилов, Версилов!
- Он не просто не поверил, - промолвила она, опустив глаза и странно
как-то улыбнувшись, - а счел, что во мне "все пороки".
- Которых у вас нет ни одного!
- Нет, есть некоторые и у меня.
- Версилов не любил вас, оттого и не понял вас, - вскричал я, сверкая
глазами.
Что-то передернулось в ее лице.
- Оставьте об этом и никогда не говорите мне об... этом человеке... -
прибавила она горячо и с сильною настойчивостью. - Но довольно; пора. (Она
встала, чтоб уходить.) - Что ж, прощаете вы меня или нет? - проговорила она,
явно смотря на меня.
-