Мне... вас... простить! Послушайте, Катерина Николаевна, и не
рассердитесь! правда, что вы выходите замуж?
- Это еще совсем не решено, - проговорила она, как бы испугавшись
чего-то, в смущении.
- Хороший он человек? Простите, простите мне этот вопрос!
- Да, очень хороший...
- Не отвечайте больше, не удостоивайте меня ответом! Я ведь знаю, что
такие вопросы от меня невозможны! Я хотел лишь знать, достоин он или нет, но
я про него узнаю сам.
- Ах, послушайте! - с испугом проговорила она.
- Нет, не буду, не буду. Я пройду мимо... Но вот что только скажу: дай
вам бог всякого счастия, всякого, какое сами выберете... за то, что вы сами
дали мне теперь столько счастья, в один этот час! Вы теперь отпечатались в
душе моей вечно. Я приобрел сокровище: мысль о вашем совершенстве. Я
подозревал коварство, грубое кокетство и был несчастен... потому что не мог
с вами соединить эту мысль... в последние дни я думал день и ночь; и вдруг
все становится ясно как день! Входя сюда, я думал, что унесу иезуитство,
хитрость, выведывающую змею, а нашел честь, славу, студента!.. Вы смеетесь?
Пусть, пусть! Ведь вы - святая, вы не можете смеяться над тем, что
священно...
- О нет, я тому только, что у вас такие ужасные слова... Ну, что такое
"выведывающая змея"? - засмеялась она.
- У вас вырвалось сегодня одно драгоценное слово, - продолжал я в
восторге. - Как могли вы только выговорить предо мной, "что рассчитывали на
мою пылкость"? Ну пусть вы святая и признаетесь даже в этом, потому что
вообразили в себе какую-то вину и хотели себя казнить... Хотя, впрочем,
никакой вины не было, потому что если и было что, то от вас все свято! Но
все-таки вы могли не сказать именно этого слова, этого выражения!.. Такое
неестественное даже чистосердечие показывает лишь высшее ваше целомудрие,
уважение ко мне, веру в меня, - бессвязно восклицал я. - О, не краснейте, не
краснейте!.. И кто, кто мог клеветать и говорить, что вы - страстная
женщина? О, простите: я вижу мучительное выражение на вашем лице; простите
исступленному подростку его неуклюжие слова! Да и в словах ли, в выражениях
ли теперь дело? Не выше ли вы всех выражений?.. Версилов раз говорил, что
Отелло не для того убил Дездемону, а потом убил себя, что ревновал, а
потому, что у него отняли его идеал!.. Я это понял, потому что и мне сегодня
возвратили мой идеал!
- Вы меня слишком хвалите: я не стою того, - произнесла она с чувством.
- Помните, что я говорила вам про ваши глаза? - прибавила она шутливо.
- Что у меня не глаза, а вместо глаз два микроскопа, и что я каждую
муху преувеличиваю в верблюда! Нет-с, тут не верблюд!.. Как, вы уходите?
Она стояла среди комнаты, с муфтой и с шалью в руке.
- Нет, я подожду, когда вы выйдете, а сама выйду потом. Я еще напишу
два слова Татьяне Павловне.
- Я сейчас уйду, сейчас, но еще раз: будьте счастливы, одни или с тем,
кого выберете, и дай вам бог! А мне - мне нужен лишь идеал!
- Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте, что я об вас... Про вас
отец мой говорит всегда: "милый, добрый мальчик!" Поверьте, я буду помнить
всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об
уединенных его мечтах... Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша... Но
теперь хоть мы и студенты, - прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой,
пожимая руку м
рассердитесь! правда, что вы выходите замуж?
- Это еще совсем не решено, - проговорила она, как бы испугавшись
чего-то, в смущении.
- Хороший он человек? Простите, простите мне этот вопрос!
- Да, очень хороший...
- Не отвечайте больше, не удостоивайте меня ответом! Я ведь знаю, что
такие вопросы от меня невозможны! Я хотел лишь знать, достоин он или нет, но
я про него узнаю сам.
- Ах, послушайте! - с испугом проговорила она.
- Нет, не буду, не буду. Я пройду мимо... Но вот что только скажу: дай
вам бог всякого счастия, всякого, какое сами выберете... за то, что вы сами
дали мне теперь столько счастья, в один этот час! Вы теперь отпечатались в
душе моей вечно. Я приобрел сокровище: мысль о вашем совершенстве. Я
подозревал коварство, грубое кокетство и был несчастен... потому что не мог
с вами соединить эту мысль... в последние дни я думал день и ночь; и вдруг
все становится ясно как день! Входя сюда, я думал, что унесу иезуитство,
хитрость, выведывающую змею, а нашел честь, славу, студента!.. Вы смеетесь?
Пусть, пусть! Ведь вы - святая, вы не можете смеяться над тем, что
священно...
- О нет, я тому только, что у вас такие ужасные слова... Ну, что такое
"выведывающая змея"? - засмеялась она.
- У вас вырвалось сегодня одно драгоценное слово, - продолжал я в
восторге. - Как могли вы только выговорить предо мной, "что рассчитывали на
мою пылкость"? Ну пусть вы святая и признаетесь даже в этом, потому что
вообразили в себе какую-то вину и хотели себя казнить... Хотя, впрочем,
никакой вины не было, потому что если и было что, то от вас все свято! Но
все-таки вы могли не сказать именно этого слова, этого выражения!.. Такое
неестественное даже чистосердечие показывает лишь высшее ваше целомудрие,
уважение ко мне, веру в меня, - бессвязно восклицал я. - О, не краснейте, не
краснейте!.. И кто, кто мог клеветать и говорить, что вы - страстная
женщина? О, простите: я вижу мучительное выражение на вашем лице; простите
исступленному подростку его неуклюжие слова! Да и в словах ли, в выражениях
ли теперь дело? Не выше ли вы всех выражений?.. Версилов раз говорил, что
Отелло не для того убил Дездемону, а потом убил себя, что ревновал, а
потому, что у него отняли его идеал!.. Я это понял, потому что и мне сегодня
возвратили мой идеал!
- Вы меня слишком хвалите: я не стою того, - произнесла она с чувством.
- Помните, что я говорила вам про ваши глаза? - прибавила она шутливо.
- Что у меня не глаза, а вместо глаз два микроскопа, и что я каждую
муху преувеличиваю в верблюда! Нет-с, тут не верблюд!.. Как, вы уходите?
Она стояла среди комнаты, с муфтой и с шалью в руке.
- Нет, я подожду, когда вы выйдете, а сама выйду потом. Я еще напишу
два слова Татьяне Павловне.
- Я сейчас уйду, сейчас, но еще раз: будьте счастливы, одни или с тем,
кого выберете, и дай вам бог! А мне - мне нужен лишь идеал!
- Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте, что я об вас... Про вас
отец мой говорит всегда: "милый, добрый мальчик!" Поверьте, я буду помнить
всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об
уединенных его мечтах... Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша... Но
теперь хоть мы и студенты, - прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой,
пожимая руку м