редела...
- И только обманули меня тогда и еще пуще замутили чистый источник в
душе моей! Да, я - жалкий подросток и сам не знаю поминутно, что зло, что
добро. Покажи вы мне тогда хоть капельку дороги, и я бы догадался и тотчас
вскочил на правый путь. Но вы только меня тогда разозлили.
- Cher enfant, я всегда предчувствовал, что мы, так или иначе, а с
тобой сойдемся: эта "краска" в твоем лице пришла же теперь к тебе сама собой
и без моих указаний, а это, клянусь, для тебя же лучше... Ты, мой милый, я
замечаю, в последнее время много приобрел... неужто в обществе этого
князька?
- Не хвалите меня, я этого не люблю. Не оставляйте в моем сердце
тяжелого подозрения, что вы хвалите из иезуитства, во вред истине, чтоб не
переставать нравиться. А в последнее время... видите ли... я к женщинам
ездил. Я очень хорошо принят, например, у Анны Андреевны, вы знаете?
- Я это знаю от нее же, мой друг. Да, она - премилая и умная. Mais
brisons-lа, mon cher. Мне сегодня как-то до странности гадко - хандра, что
ли? Приписываю геморрою. Что дома? Ничего? Ты там, разумеется, примирился, и
были объятия? Cela va sans dire. Грустно как-то к ним иногда бывает
возвращаться, даже после самой скверной прогулки. Право, иной раз лишний
крюк по дождю сделаю, чтоб только подольше не возвращаться в эти недра... И
скучища же, скучища, о боже!
- Мама...
- Твоя мать - совершеннейшее и прелестнейшее существо, mais... Одним
словом, я их, вероятно, не стою. Кстати, что у них там сегодня? Они за
последние дни все до единой какие-то такие... Я, знаешь, всегда стараюсь
игнорировать, но там что-то у них сегодня завязалось... Ты ничего не
заметил?
- Ничего не знаю решительно и даже не заметил бы совсем, если б не эта
проклятая Татьяна Павловна, которая не может не полезть кусаться. Вы правы:
там что-то есть. Давеча я Лизу застал У Анны Андреевны; она и там еще была
какая-то... даже удивила меня. Ведь вы знаете, что она принята у Анны
Андреевны?
- Знаю, мой друг. А ты... ты когда же был давеча у Анны Андреевны, в
котором именно часу то есть? Это мне надо для одного факта.
- От двух до трех. И представьте, когда я выходил, приезжал князь...
Тут я рассказал ему весь мой визит до чрезвычайной подробности. Он все
выслушал молча; о возможности сватовства князя к Анне Андреевне не промолвил
ни слова; на восторженные похвалы мои Анне Андреевне промямлил опять, что
"она - милая".
- Я ее чрезвычайно успел удивить сегодня, сообщив ей самую
свежеиспеченную светскую новость о том, что Катерина Николаевна Ахмакова
выходит за барона Бьоринга, - сказал я вдруг, как будто вдруг что-то
сорвалось у меня.
- Да? Представь же себе, она мне эту самую "новость" сообщила еще
давеча, раньше полудня, то есть гораздо раньше, чем ты мог удивить ее.
- Что вы? - так и остановился я на месте, - а откуда ж она узнать
могла? А впрочем, что ж я? разумеется, она могла узнать раньше моего, но
ведь представьте себе: она выслушала от меня, как совершенную новость!
Впрочем... впрочем, что ж я? да здравствует широкость! Надо широко допускать
характеры, так ли? Я бы, например, тотчас все разболтал, а она запрет в
табакерку... И пусть, и пусть, тем не менее она - прелестнейшее существо и
превосходнейший характер!
- О, без сомнения, каждый по-своему! И ч
- И только обманули меня тогда и еще пуще замутили чистый источник в
душе моей! Да, я - жалкий подросток и сам не знаю поминутно, что зло, что
добро. Покажи вы мне тогда хоть капельку дороги, и я бы догадался и тотчас
вскочил на правый путь. Но вы только меня тогда разозлили.
- Cher enfant, я всегда предчувствовал, что мы, так или иначе, а с
тобой сойдемся: эта "краска" в твоем лице пришла же теперь к тебе сама собой
и без моих указаний, а это, клянусь, для тебя же лучше... Ты, мой милый, я
замечаю, в последнее время много приобрел... неужто в обществе этого
князька?
- Не хвалите меня, я этого не люблю. Не оставляйте в моем сердце
тяжелого подозрения, что вы хвалите из иезуитства, во вред истине, чтоб не
переставать нравиться. А в последнее время... видите ли... я к женщинам
ездил. Я очень хорошо принят, например, у Анны Андреевны, вы знаете?
- Я это знаю от нее же, мой друг. Да, она - премилая и умная. Mais
brisons-lа, mon cher. Мне сегодня как-то до странности гадко - хандра, что
ли? Приписываю геморрою. Что дома? Ничего? Ты там, разумеется, примирился, и
были объятия? Cela va sans dire. Грустно как-то к ним иногда бывает
возвращаться, даже после самой скверной прогулки. Право, иной раз лишний
крюк по дождю сделаю, чтоб только подольше не возвращаться в эти недра... И
скучища же, скучища, о боже!
- Мама...
- Твоя мать - совершеннейшее и прелестнейшее существо, mais... Одним
словом, я их, вероятно, не стою. Кстати, что у них там сегодня? Они за
последние дни все до единой какие-то такие... Я, знаешь, всегда стараюсь
игнорировать, но там что-то у них сегодня завязалось... Ты ничего не
заметил?
- Ничего не знаю решительно и даже не заметил бы совсем, если б не эта
проклятая Татьяна Павловна, которая не может не полезть кусаться. Вы правы:
там что-то есть. Давеча я Лизу застал У Анны Андреевны; она и там еще была
какая-то... даже удивила меня. Ведь вы знаете, что она принята у Анны
Андреевны?
- Знаю, мой друг. А ты... ты когда же был давеча у Анны Андреевны, в
котором именно часу то есть? Это мне надо для одного факта.
- От двух до трех. И представьте, когда я выходил, приезжал князь...
Тут я рассказал ему весь мой визит до чрезвычайной подробности. Он все
выслушал молча; о возможности сватовства князя к Анне Андреевне не промолвил
ни слова; на восторженные похвалы мои Анне Андреевне промямлил опять, что
"она - милая".
- Я ее чрезвычайно успел удивить сегодня, сообщив ей самую
свежеиспеченную светскую новость о том, что Катерина Николаевна Ахмакова
выходит за барона Бьоринга, - сказал я вдруг, как будто вдруг что-то
сорвалось у меня.
- Да? Представь же себе, она мне эту самую "новость" сообщила еще
давеча, раньше полудня, то есть гораздо раньше, чем ты мог удивить ее.
- Что вы? - так и остановился я на месте, - а откуда ж она узнать
могла? А впрочем, что ж я? разумеется, она могла узнать раньше моего, но
ведь представьте себе: она выслушала от меня, как совершенную новость!
Впрочем... впрочем, что ж я? да здравствует широкость! Надо широко допускать
характеры, так ли? Я бы, например, тотчас все разболтал, а она запрет в
табакерку... И пусть, и пусть, тем не менее она - прелестнейшее существо и
превосходнейший характер!
- О, без сомнения, каждый по-своему! И ч