что, может быть, придется
даже похвалить тебя за скромность и тайну, к которой способен редкий молодой
человек...
В его голосе сверкал милый, дружественный, ласкающий смех... что-то
вызывающее и милое было в его словах, в его светлом лице, насколько я мог
заметить ночью. Он был в удивительном возбуждении. Я весь засверкал
поневоле.
- Скромность, тайна! О нет, нет! - восклицал я, краснея и в то же время
сжимая его руку, которую как-то успел схватить и, не замечая того, не
выпускал еe. - Нет, ни за что!.. Одним словом, меня поздравлять не с чем, и
тут никогда, никогда не может ничего случиться, - задыхался я и летел, и мне
так хотелось лететь, мне так было это приятно, - знаете... ну уж пусть будет
так однажды, один маленький разочек! Видите, голубчик, славный мой папа, -
вы позволите мне вас назвать папой, - не только отцу с сыном, но и всякому
нельзя говорить с третьим лицом о своих отношениях к женщине, даже самых
чистейших! Даже чем чище, тем тут больше должно положить запрету! Это
претит, это грубо, одним словом - конфидент (4) невозможен! Но ведь если нет
ничего, ничего совершенно, то ведь тогда можно говорить, можно?
- Как сердце велит.
- Нескромный, очень нескромный вопрос: ведь вы, в вашу жизнь, знавали
женщин, имели связи?.. Я вообще, вообще, я не в частности! - краснел я и
захлебывался от восторга.
- Положим, бывали грехи.
- Так вот что - случай, а вы мне его разъясните, как более опытный
человек: вдруг женщина говорит, прощаясь с вами, этак нечаянно, сама смотрит
в сторону: "Я завтра в три часа буду там-то"... ну, положим, у Татьяны
Павловны, - сорвался я и полетел окончательно. Сердце у меня стукнуло и
остановилось; я даже говорить приостановился, не мог. Он ужасно слушал.
- И вот, завтра я в три часа у Татьяны Павловны, вхожу и рассуждаю так:
"Отворит кухарка, - вы знаете ее кухарку? - я и спрошу первым словом: дома
Татьяна Павловна? И если кухарка скажет, что нет дома Татьяны Павловны, а
что ее какая-то гостья сидит и ждет, - что я тогда должен заключить,
скажите, если вы... Одним словом, если вы..."
- Просто-запросто, что тебе назначено было свидание. Но, стало быть,
это было? И было сегодня? Да?
- О нет, нет, нет, ничего, ничего! Это было, но было не то; свидание,
но не для того, и я это прежде всего заявляю, чтоб не быть подлецом, было,
но...
- Друг мой, все это начинает становиться до того любопытным, что я
предлагаю...
- Сам давал по десяти и по двадцати пяти просителям. На крючок! Только
несколько копеек, умоляет поручик, просит бывший поручик! - загородила нам
вдруг дорогу высокая фигура просителя, может быть действительно отставного
поручика. Любопытнее всего, что он весьма даже хорошо был одет для своей
профессии, а между тем протягивал руку.
III.
Этот мизернейший анекдот о ничтожном поручике я нарочно не хочу
пропустить, так как весь Версилов вспоминается мне теперь не иначе как со
всеми мельчайшими подробностями обстановки тогдашней роковой для него
минуты. Роковой, а я и не знал того!
- Если вы, сударь, не отстанете, то я немедленно позову полицию, -
вдруг как-то неестественно возвысил голос Версилов, останавливаясь пред
поручиком.
Я бы никогда не мог вообразить такого гнева от такого философа и из-за
такой ничтожной причины. И заметьте, что мы прервали разгово
даже похвалить тебя за скромность и тайну, к которой способен редкий молодой
человек...
В его голосе сверкал милый, дружественный, ласкающий смех... что-то
вызывающее и милое было в его словах, в его светлом лице, насколько я мог
заметить ночью. Он был в удивительном возбуждении. Я весь засверкал
поневоле.
- Скромность, тайна! О нет, нет! - восклицал я, краснея и в то же время
сжимая его руку, которую как-то успел схватить и, не замечая того, не
выпускал еe. - Нет, ни за что!.. Одним словом, меня поздравлять не с чем, и
тут никогда, никогда не может ничего случиться, - задыхался я и летел, и мне
так хотелось лететь, мне так было это приятно, - знаете... ну уж пусть будет
так однажды, один маленький разочек! Видите, голубчик, славный мой папа, -
вы позволите мне вас назвать папой, - не только отцу с сыном, но и всякому
нельзя говорить с третьим лицом о своих отношениях к женщине, даже самых
чистейших! Даже чем чище, тем тут больше должно положить запрету! Это
претит, это грубо, одним словом - конфидент (4) невозможен! Но ведь если нет
ничего, ничего совершенно, то ведь тогда можно говорить, можно?
- Как сердце велит.
- Нескромный, очень нескромный вопрос: ведь вы, в вашу жизнь, знавали
женщин, имели связи?.. Я вообще, вообще, я не в частности! - краснел я и
захлебывался от восторга.
- Положим, бывали грехи.
- Так вот что - случай, а вы мне его разъясните, как более опытный
человек: вдруг женщина говорит, прощаясь с вами, этак нечаянно, сама смотрит
в сторону: "Я завтра в три часа буду там-то"... ну, положим, у Татьяны
Павловны, - сорвался я и полетел окончательно. Сердце у меня стукнуло и
остановилось; я даже говорить приостановился, не мог. Он ужасно слушал.
- И вот, завтра я в три часа у Татьяны Павловны, вхожу и рассуждаю так:
"Отворит кухарка, - вы знаете ее кухарку? - я и спрошу первым словом: дома
Татьяна Павловна? И если кухарка скажет, что нет дома Татьяны Павловны, а
что ее какая-то гостья сидит и ждет, - что я тогда должен заключить,
скажите, если вы... Одним словом, если вы..."
- Просто-запросто, что тебе назначено было свидание. Но, стало быть,
это было? И было сегодня? Да?
- О нет, нет, нет, ничего, ничего! Это было, но было не то; свидание,
но не для того, и я это прежде всего заявляю, чтоб не быть подлецом, было,
но...
- Друг мой, все это начинает становиться до того любопытным, что я
предлагаю...
- Сам давал по десяти и по двадцати пяти просителям. На крючок! Только
несколько копеек, умоляет поручик, просит бывший поручик! - загородила нам
вдруг дорогу высокая фигура просителя, может быть действительно отставного
поручика. Любопытнее всего, что он весьма даже хорошо был одет для своей
профессии, а между тем протягивал руку.
III.
Этот мизернейший анекдот о ничтожном поручике я нарочно не хочу
пропустить, так как весь Версилов вспоминается мне теперь не иначе как со
всеми мельчайшими подробностями обстановки тогдашней роковой для него
минуты. Роковой, а я и не знал того!
- Если вы, сударь, не отстанете, то я немедленно позову полицию, -
вдруг как-то неестественно возвысил голос Версилов, останавливаясь пред
поручиком.
Я бы никогда не мог вообразить такого гнева от такого философа и из-за
такой ничтожной причины. И заметьте, что мы прервали разгово