амберта и все слышал лай
какой-то болонки. Но слабый свет сознания скоро померк: к вечеру этого
второго дня я уже был в полной горячке. Но предупрежу события и объясню
вперед.
Когда я в тот вечер выбежал от Зерщикова и когда там все несколько
успокоилось, Зерщиков, приступив к игре, вдруг заявил громогласно, что
произошла печальная ошибка: пропавшие деньги, четыреста рублей, отыскались в
куче других денег и счеты банка оказались совершенно верными. Тогда князь,
остававшийся в зале, приступил к Зерщикову и потребовал настоятельно, чтоб
тот заявил публично о моей невинности и, кроме того, принес бы мне извинение
в форме письма. Зерщиков, с своей стороны, нашел требование достойным
уважения и дал слово, при всех, завтра же отправить мне объяснительное и
извинительное письмо. Князь сообщил ему адрес Версилова, и действительно
Версилов на другой же день получил лично от Зерщикова письмо на мое имя и с
лишком тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке
денег. Таким образом, дело у Зерщикова было покончено; радостное это
известие сильно способствовало моему выздоровлению, когда я очнулся от
беспамятства.
Князь, воротившись с игры, написал в ту же ночь два письма - одно мне,
а другое в тот прежний его полк, в котором была у него история с корнетом
Степановым. Оба письма он отправил в следующее же утро. Засим написал рапорт
по начальству и с этим рапортом в руках, рано утром, явился сам к командиру
своего полка и заявил ему, что он, "уголовный преступник, участник в
подделке -х акций, отдается в руки правосудия и просит над собою суда". При
сем вручил и рапорт, в котором все это изложено было письменно. Его
арестовали.
Вот то письмо его ко мне, которое он написал в ту ночь, слово в слово:
"Бесценный Аркадий Макарович,
Испробовав "выход" лакейский, я потерял тем самым право утешить хоть
сколько-нибудь мою душу мыслью, что смог и я наконец решиться на подвиг
справедливый. Я виновен перед отечеством и перед родом моим и за это сам,
последний в роде, казню себя. Не понимаю, как мог я схватиться за низкую
мысль о самосохранении и некоторое время мечтать откупиться от них деньгами?
Все же сам, перед своею совестью, я оставался бы навеки преступником. Люди
же эти, если б и возвратили мне компрометирующие меня записки, не оставили
бы меня ни за что во всю жизнь! Что же оставалось: жить с ними, быть с ними
заодно во всю жизнь - вот участь, меня ожидавшая! Я не мог принять ее и
нашел в себе наконец настолько твердости или, может быть, лишь отчаяния,
чтоб поступить так, как поступаю теперь.
Я написал письмо в прежний полк к прежним товарищам и оправдал
Степанова. В поступке этом нет и не может быть никакого искупительного
подвига: это все - лишь предсмертное завещание завтрашнего мертвеца. Так
надо смотреть.
Простите мне, что я отвернулся от вас в игорном доме; это - потому, что
в ту минуту я был в вас не уверен. Теперь, когда я - уже человек мертвый, я
могу делать даже такие признания... с того света.
Бедная Лиза! Она ничего не знала об этом решении; пусть не клянет меня,
а обсудит сама. Я же не могу оправдываться и даже не нахожу слов, чтоб
объяснить ей хоть что-нибудь. Узнайте тоже, Аркадий Макарович, что вчера,
поутру, когда она приходила ко мне в последний раз, я открыл ей мой обман и
признался, что е
какой-то болонки. Но слабый свет сознания скоро померк: к вечеру этого
второго дня я уже был в полной горячке. Но предупрежу события и объясню
вперед.
Когда я в тот вечер выбежал от Зерщикова и когда там все несколько
успокоилось, Зерщиков, приступив к игре, вдруг заявил громогласно, что
произошла печальная ошибка: пропавшие деньги, четыреста рублей, отыскались в
куче других денег и счеты банка оказались совершенно верными. Тогда князь,
остававшийся в зале, приступил к Зерщикову и потребовал настоятельно, чтоб
тот заявил публично о моей невинности и, кроме того, принес бы мне извинение
в форме письма. Зерщиков, с своей стороны, нашел требование достойным
уважения и дал слово, при всех, завтра же отправить мне объяснительное и
извинительное письмо. Князь сообщил ему адрес Версилова, и действительно
Версилов на другой же день получил лично от Зерщикова письмо на мое имя и с
лишком тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке
денег. Таким образом, дело у Зерщикова было покончено; радостное это
известие сильно способствовало моему выздоровлению, когда я очнулся от
беспамятства.
Князь, воротившись с игры, написал в ту же ночь два письма - одно мне,
а другое в тот прежний его полк, в котором была у него история с корнетом
Степановым. Оба письма он отправил в следующее же утро. Засим написал рапорт
по начальству и с этим рапортом в руках, рано утром, явился сам к командиру
своего полка и заявил ему, что он, "уголовный преступник, участник в
подделке -х акций, отдается в руки правосудия и просит над собою суда". При
сем вручил и рапорт, в котором все это изложено было письменно. Его
арестовали.
Вот то письмо его ко мне, которое он написал в ту ночь, слово в слово:
"Бесценный Аркадий Макарович,
Испробовав "выход" лакейский, я потерял тем самым право утешить хоть
сколько-нибудь мою душу мыслью, что смог и я наконец решиться на подвиг
справедливый. Я виновен перед отечеством и перед родом моим и за это сам,
последний в роде, казню себя. Не понимаю, как мог я схватиться за низкую
мысль о самосохранении и некоторое время мечтать откупиться от них деньгами?
Все же сам, перед своею совестью, я оставался бы навеки преступником. Люди
же эти, если б и возвратили мне компрометирующие меня записки, не оставили
бы меня ни за что во всю жизнь! Что же оставалось: жить с ними, быть с ними
заодно во всю жизнь - вот участь, меня ожидавшая! Я не мог принять ее и
нашел в себе наконец настолько твердости или, может быть, лишь отчаяния,
чтоб поступить так, как поступаю теперь.
Я написал письмо в прежний полк к прежним товарищам и оправдал
Степанова. В поступке этом нет и не может быть никакого искупительного
подвига: это все - лишь предсмертное завещание завтрашнего мертвеца. Так
надо смотреть.
Простите мне, что я отвернулся от вас в игорном доме; это - потому, что
в ту минуту я был в вас не уверен. Теперь, когда я - уже человек мертвый, я
могу делать даже такие признания... с того света.
Бедная Лиза! Она ничего не знала об этом решении; пусть не клянет меня,
а обсудит сама. Я же не могу оправдываться и даже не нахожу слов, чтоб
объяснить ей хоть что-нибудь. Узнайте тоже, Аркадий Макарович, что вчера,
поутру, когда она приходила ко мне в последний раз, я открыл ей мой обман и
признался, что е